Наблюдая за хутором в бинокль и невольно любуясь деревьями, Касым вспомнил услышанную ещё от деда сказку.
— Жил-был в стародавние времена один лесник-вдовец. И была у него дочка невиданной красоты, — начал он рассказывать, чтобы хоть немного развлечь товарищей. — Жили они бедно, в доме даже зеркала не было, и дочка лесника, чтобы расчесать свои длинные косы, каждое утро ходила на озеро глядеться в воду. Голубоглазая, стройная, как тростиночка, она расчёсывала золотистые волосы и тихо пела нежным голосом песни, которым её научил отец. Однажды её услышал владыка подводного царства. Поднялся с глубин, подплыл незаметно, глянул на лесникову дочку — влюбился без памяти. С той поры он приплывал каждый день и любовался своей ненаглядной. Наконец не выдержал владыка, сказал: «Красна девица, полюбил я тебя, нет для меня ничего дороже тебя, стань хозяйкой подводного царства». Лесникова дочка была молода, позарилась на богатство. Не стала она долго думать, взяла и бросилась в воду. Сами собой открывались перед ней ворота подводного царства, пропуская во дворцы, полные драгоценных каменьев, золота, шёлка и парчи. Всюду стояли столы, уставленные невиданными яствами и винами. «Видишь, как я богат? Забудь землю, людей, и ты вечно будешь жить среди роскоши, не ведая ни забот, ни тревог!» — сказал владыка подводного царства.
Только он произнёс это, как лесникова дочка сразу вспомнила родного отца, то, что любила — леса, луга, певчих птиц, и вскричала: «Нет, никогда не забуду я милый мне белый свет! Ничего мне твоего не надо! Я хочу на землю, к людям!» Сказала она так и покинула владыку подводного царства.
Вернулась домой и всё, как есть, рассказала отцу, ничего не утаивая. Отец сильно встревожился и строго-настрого наказал никогда больше не ходить на озеро. Долго ли, коротко ли, подарила ей судьба суженого. Сыграли свадьбу. И зажили молодые в счастье и согласии.
Прослышал об этом владыка подводного царства и обуяла его чёрная ревность. Порешил колдовством обратить к себе сердце молодушки. Куда бы ни пошла она, вставал он перед ней в разных видениях — улещал, грозился. Молодушка спала с лица, перестала петь, смеяться. Видит муж — неладно что-то с его женой. Стал выпытывать, что да почему? Не стала таиться жена, всё рассказала как на духу.
Муж её был отчаянной головушкой. Схватил топор острый и нырнул в сине озеро. Стал он ломать, крошить дворцы подводного царства. Видит владыка — редеет его рать, и сам выступил супротив мужа лесниковой дочки. Начался бой. Озеро ярилось и бушевало, вода стала красной от крови. А молодая жена стояла на берегу, дрожала от страха и ждала мужа-воителя. Долго ли, коротко ли шёл смертельный бой, только увидела женщина голову своего ненавистного врага, качающуюся на волнах. Её отрубил топором храбрый муж. Обрадовалась женщина и стала ждать мужа. Ждёт-пождёт, а его всё нет. Не уходит она с берега, ждёт. Ждёт и плачет. Головушка поникла, волосы золотые ветер треплет. Прошли недели, месяцы.
— Смотри-ка, таки не ушла! — казах Серсембаев восхищённо цокнул языком. — Какая хорошая, верная жена!
— Не ушла, всё ждала. Стояла на берегу, безутешная в своём горе. Пожалела её добрая волшебница и превратила в печальную красавицу ивушку. Говорят и до сих пор стоит она на том месте, тянется ветвями в озеро и роняет в него на заре слёзы. Вот почему и прозвали её плакучей.
Касым замолчал. Молчали и товарищи. Хоть услышанное и было сказкой, почему-то щемило сердце. Все посмотрели на высокую, одиноко стоящую на том берегу иву, которая ближе всех подступала к реке. Скорбная и задумчивая, она, казалось, на самом деле кого-то ждала. И в глазах солдат представлялась то женщиной из сказки, то самым дорогим и близким на свете человеком, который вот так же терпеливо и верно ждёт их далеко отсюда.
— Смотри, смотри! — Серсембаев ткнул локтем Кинжебулатова. — Кто это там?
— Не иначе дочка лесника, кто же ещё? — шёпотом откликнулся башкир и лукаво покосился на друга.
На береговом откосе стояла какая-то женщина. Приложив левую ладонь козырьком ко лбу, она пристально всматривалась в берег, где залегли разведчики, и время от времени что-то кричала.
— Неужели заметила нас? — как всегда в минуту сомнения или решения какого-то вопроса Серсембаев поскрёб подбородок. — Если фрицы следят за ней, то…
В это мгновение порыв ветра отчётливо донёс с того берега крики женщины.
— Оля! Оленька! Золотиночка моя, иди к маме, иди к своей мамочке…
Неожиданно, совсем не с той стороны, откуда их ждали, появились немецкие солдаты. Видно, где-то неподалёку в этих местах у них было убежище — дот или дзот, а может, просто блиндаж. Увидев немцев, женщина сжалась, прикрыла голову руками, но тут же выпрямилась, вскинула кулаки и с проклятиями побежала навстречу гитлеровцам. Те остановились и, указывая на неё пальцами, начали хохотать. Судя по всему — знали её. Но вот один вытащил пистолет. Раздались выстрелы. Женщина, будто не слыша их, шла навстречу пулям. Руки откинуты назад, голова высоко поднята. Сейчас пуля ударит её в грудь — гордую, открытую…
Пуля не ударила. Садист-немец изволил шутить, он просто потешался над тронутой умом женщиной.
— Товарищ командир, разрешите? — Кинжебулатов потянул к себе винтовку. — Я их всех!..
Остальные тоже до хруста в пальцах сжимали оружие.
Лейтенант жестом приказал не шевелиться и ничем не выдавать себя.
— Сердце горит, товарищ командир. Смотрите, как он над ней измывается, гад!
— Как кошка с мышкой играет! — сквозь зубы процедил Кинжебулатов.
— Терпение, терпение, товарищи. Возьмите себя в руки. Придёт час, мы ещё встретимся с ними!
Начало быстро темнеть. Это разрозненные облака, с утра висевшие над головой, слились в огромную чёрную тучу, которая закрыла всё небо. Сверкнула молния, с сухим треском раскатился гром и, словно по этому сигналу, на землю обрушился ливень.
— Эх, вымокнет женщина, замёрзнет, — вздохнул один из братьев Винокуровых, натягивая на голову маскировочный халат.
— А может, она давно уже дома?
— Нет, товарищ лейтенант, я видел, никуда она не уходила. Уже темнело, а она всё стояла на берегу.
— Больная же. Наверно, обессилела, идти не может. Моя мать тоже, чуть разволнуется, сразу в постель.
— Твоя-то в постель, а эта, небось, на сырой земле…
Серсенбаев подполз к Ахмерову.
— Товарищ командир, может, переправиться, посмотреть?
— Нам и так нужно на ту сторону.
Под проливным дождём, следуя друг за другом, точно выводок утят, разведчики вошли в воду. Холодная, она сразу перехватила дыхание. Не спеша, стараясь не замочить оружие, переплыли реку и благополучно добрались до противоположного берега. Вылив из сапог воду, полезли наверх. Братья Винокуровы, почти не таясь, сразу отправились на поиски женщины. Судя по всему, она была местная, хуторянка, и если не совсем потеряла рассудок, могла оказаться полезной для разведчиков.
Братья вернулись ни с чем, женщина исчезла.
Дождь продолжал хлестать. Укрыться от него было негде, и Ахмеров, хотя и знал, что в грозу опасно прятаться под деревом, повёл бойцов к ближайшей иве: под её густой кроной можно переждать дождь.
Там-то они и нашли женщину. Она лежала навзничь, без сознания, мокрая до нитки. По разметавшимся русым волосам струилась вода.
Серсембаев просунул под голову женщины руку, приподнял её и зубами вытянул пробку фляги.
— Эх, чайку бы горячего!
— Мёд сейчас нужен, наш башкирский мёд.
— У меня есть погорячее, — просунулся вперёд Денисенко и нерешительно протянул свою флягу. — Спирт. Вместо лекарства, для согрева.
Глотнув обжигающей жидкости, женщина приоткрыла глаза и глухо вскрикнула: «Кто вы? Оставьте, оставьте меня, не смейте трогать!» Лицо её исказилось гримасой ужаса, глаза готовы были выскочить из орбит. Однако этот приступ страха продолжался недолго, глаза опять погасли, тело обмякло и, если бы не трепетное подрагивание длинных густых ресниц, можно было подумать, что несчастная опять потеряла сознание. Нет, она не была в обмороке. Вскоре её синие, скорбно сжатые губы тронула робкая, приветливая улыбка. Она заговорила — вначале еле слышно, а затем всё громче и громче.