Когда я вечером, еле волоча ноги, вернулся в дом отдыха, мне сказали, что целый день меня разыскивал скульптор Кравченко. Я не стал расспрашивать, где он, чего хотел, а прямёхонько направился к скамейке под старой сосной.
Как я и предполагал, Кравченко был на месте вчерашней нашей беседы.
— Вот такие дела, хлопче, — сказал он, едва мы пожали друг другу руки. — Где сейчас живёт-проживает Зайнетдин Ахметзянов, я не смог узнать. Придётся тебе самому его поискать, когда вернёшься к себе домой.
— А кто он такой, этот Ахметзянов?
— Ты не знаешь? — В глазах Кравченко было удивление и недоверие. — Не знаешь Зайнетдина Ахметзянова, своего татарского героя? Вот так-так…
— Героев татар можно, наверное, найти в каждом уголке Союза. Обо всех, к сожалению, не узнаешь. У нас собраны сведения только о тех, кто родился и вырос в Татарии.
Старый скульптор обозлился.
— А если о тех, которые, как ты говоришь, родились и выросли в других краях, народ узнает, так это что, плохо будет, да? Они тоже гордость татарского народа!.. Нет, видите ли, полных сведений! А кто будет собирать эти сведения?
Мне нечего было сказать в ответ. Я покраснел и отвернулся. Установилось напряжённое молчание. Вдруг навалилась духота, тугая, липкая. Окончательно осатанели комары. Их противный звон — «в з-зенки, в з-зенки, ужалю» — выводил из себя. Скульптор молчал. Пускай бы лучше стыдил, ругал, читал мораль. Молчит. Одни комары, как и мои навязчивые мысли, так и вьются, так и вьются вокруг, сколько их не гони. Наконец, старик крякнул.
— Ладно, — сказал он. — Я расскажу тебе одну историю. А уж о том, надо или не надо бежать, да-да, бежать навстречу фактам, даже намёкам о героях, суди сам. Я очень хорошо знал Ахметзянова… Когда началось сражение за Киев, один из моих друзей сказал Зайнетдину: «Если останусь жив, я увековечу твой образ, чтобы даже дети наши склоняли перед ним головы». Он сдержал слово. Хоть и с опозданием, но сдержал, выполнил обет. — Голос у старого скульптора задрожал. Он достал папиросу, разминая, порвал её, выбросил, вынул другую, закурил. Глубоко затянувшись и немного успокоившись, Яков Александрович продолжил:
— С Зайнетдином Ахметзяновым мы служили вместе в сто тридцать четвёртом отдельном сапёрном батальоне одиннадцатого гвардейского танкового корпуса. Корпус входил в состав Первой гвардейской танковой армии, которой командовал М. Е. Катуков. Сейчас он маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза. А воевали на Первом Украинском фронте. Комбатом у нас был капитан Бирюков, а одиннадцатым гвардейским танковым корпусом командовал генерал-лейтенант А. Л. Гетман.
Шёл сорок третий год. Где-то в начале августа Генштаб Красной Армии направил в части «Руководство по форсированию рек». Мы его изучили как следует. Особое внимание обращали на использование подручных средств при переправе, местные стройматериалы, методы боёв на захваченных у врага плацдармах. Каждый с волнением и понятным только бойцу нетерпением ждал сигнала к наступлению и думал, как бы лучше выполнить свой воинский долг.
«Родина-мать! — клялись советские солдаты. — Став на берегах седого Днепра, где за свободу Украины сражались славные запорожские казаки, грозная народная рать Богдана Хмельницкого, дерзкие, не знающие страха полки Щорса, мы даём тебе сыновнюю клятву: в жестокой борьбе за Советскую Украину, за нашу свободу будем биться с врагом мужественно, стойко. Ради победы над гадами-гитлеровцами не пожалеем ни крови, ни жизней своих!»
А гитлеровские головорезы, получив сокрушительный удар под Курском, строили планы на затяжку войны, рассчитывая таким образом переломить её ход в свою пользу. Они надеялись, что заранее подготовленный мощный, глубоко эшелонированный рубеж обороны между городами Дорогобуж — Брянск — Сумы и реками Северный Донец и Молочная остановит наступление Красной Армии. Одновременно враг принялся сооружать оборонительную линию по берегам Десны, Сожа и Днепра. На эту линию, громогласно названную «Восточным валом», немецкое командование возлагало особые надежды. По предположениям гитлеровских военачальников наступательный порыв советских армий должен был здесь иссякнуть, наткнувшись на жестокое сопротивление прочно окопавшегося врага. Затем, обескровив в изнурительных оборонительных сражениях наши войска, Гитлер намеревался двинуть вперёд свои железные дивизии. Высокий правый берег полноводного широкого Днепра казался врагу неприступной твердыней.