— Что ж, он от смерти спасает? Женьшень?
— Как считать… — протянул Самсон Иванович. — Прошлой зимой запоролся я в промоину. По грудь вымок. Дело уж затемно было. До заимки — километров восемнадцать. А мороз. Только к утру до тепла добрался. И хоть бы чихнул.
— Женьшень принимали?
— С осени.
— Случай… — Кузьма даже рукой махнул.
— Больно много случаев… Пора вам… — нахмурившись, бросил Самсон Иванович и добавил, будто про себя: — Такой корень, про который Ангирчи говорил, должен граммов четыреста с гаком весить. Это уже государственная ценность. Таежная реликвия. В музеях таких нет. Слышал я о находке в четыреста граммов. Но если Ангирчи угадал, то Дзюба нашел побольше.
Взяв котелок, чтобы пойти за водой и залить костер, Свечин сказал: — Кто же такой корень купит?
— Государство.
— Я не про то
— А-а… Покупают же «Волги» для удовольствия. А корешок может лет десять жизни подарить. Кто с умом его принимает. Молод ты, здоров. Вот и не веришь.
— Тренировка, — ответил Кузьма и пошел к реке.
Вернувшись, Свечин залил костер, но Самсон Иванович не торопился с отправлением в ночное плавание.
Быстро взошел большой тусклый серп луны. Но, постепенно поднявшись, он делался серебристее, ярче. Стали различимы отдельные кусты, а легкая туманная дымка, пологом проступившая над рекой, еще сильнее рассеивала свет.
Мотор застучал раскатисто и басовито. Ясно зашелестела вода, расталкиваемая тупым носом плоскодонки. Протопопов повел лодку не быстро, но уверенно. Он хорошо знал стрежень реки. В блеклом, неверном свете он без особого труда находил дневные ориентиры.
Долина реки быстро сузилась. Берега взмыли вверх. Если бы не туманная дымка, рассеивавшая свет, то в ущелье, где по-медвежьи урчала вода, было бы совсем темно.
Подавшись вперед, крепко сжав рулевую ручку мотора, Самсон Иванович взглядом и на слух прощупывал реку перед собой.
Потом, к заре уже, берега расступились. Протопопов зажал ручку мотора под мышкой, набил трубочку, закурил.
Устроившись около средней банки, Кузьма спал.
Не мог предполагать тогда Самсон Иванович, что два дня спустя он и Свечин будут едва ли не ползком искать на здешних берегах следы, смытые ливнем.
Леонид сказал неожиданно и резко:
— Хватит спорить! Чего тут торговаться. Не бросать же лодку здесь. Давайте я спущусь в Спас на лодке…
Твердоступ, Илья Ильич и начальник «аэропорта» переглянулись и почувствовали себя неловко. Настало время отлета, но все еще не было ясно, кто отправится на вертолете, а кто погонит лодку.
— Я серьезно. Доберусь за двое суток до Спаса, — повторил Леонид.
— Гм… Гм… Нехорошо получается.
Остап Павлович подумал, что у Леонида, наверно, обостренное чувство товарищества. Это, конечно, очень хорошо, но Леониду следовало подумать и о своей матери, на которую так внезапно обрушится удар, а рядом не окажется самого родного и близкого человека — сына… И в то же время Степану Шматову надо как можно скорее попасть в Спас — дела. И у Ильи Ильича — тоже.
— Гм… Остап Павлович, — откашлявшись, сказал председатель сельсовета, — дайте листок бумаги. Без справки его ведь не похоронят. И печать со мной…
Степан Евдокимович, горячившийся почему-то больше других, отошел в сторонку.
Махнув рукой, Леонид поморщился, промолвил безразлично: — Как хотите… Мне все равно. По реке погнал лодку Илья Ильич. В Спасе Остап Павлович передал в райотдел внутренних дел, что сигнал Крутова подтвердился, обнаружен труп, и просьбу: выяснить личность этого Крутова, поскольку нужно уточнить обстоятельства, при которых он обратил внимание на то, что у Радужного «смердит».
Ни гостиницы, ни Дома приезжих в селе не было, и Твердоступ по приглашению Антонины Александровны остановился у Протопоповых. Остап Павлович попросил Шматова дать ему список фамилий пассажиров, улетавших из Спаса в последний месяц. Их было немного — всего восемь человек. Твердоступ встретился с ними и поинтересовался целями их отъезда, их отношением к Дзюбе. Второе получалось как бы ненароком. Гибель Дзюбы в Чертовых скалах жители Спаса восприняли так же, как и Самсон Иванович; считали, что погнался Петро Тарасович за легкой добычей. Это никем не оспаривалось. Говоря о Дзюбе, люди даже слово «деньги» употребляли на его манер: «гроши».
— Гроши он любил…
— Где пахнет грошем, тут Дзюбу понукать не надо…
— Он всякий грош до «копицы», до кучи, нес…
— Он все больше по договорам: охота, женьшень, панты, бархат…
— Только на себя мужик надеялся…
— Сбочь от людей шел…
Часу в одиннадцатом вечера в комнату, где расположился Остап Павлович, пришли доктор, выезжавшая на осмотр места происшествия, и местный врач-нанаец Матвей Петрович. Они закончили вскрытие тела Дзюбы.
— Никаких свидетельств, — сказала Анна Ивановна, — что смерть Дзюбы произошла от нанесения ему огнестрельных или ножевых ранений. Однако у Матвея Петровича есть кое-какие сомнения…
— Вы это отметили в заключении? — спросил Твердоступ.
— Да.
— В чем же дело, по-вашему, Матвей Петрович?
— Сомнения — не доказательство, Остап Павлович… — начал доктор. — Тем более состояние трупа… Я считаю, что нужно провести дополнительно тщательную химическую и гистологическую экспертизу. Но в наших условиях это невозможно.
— Вы, Матвей Петрович, предполагаете, что…
— Отравление.
— А вы, Анна Ивановна?
— Здесь у меня нет твердого мнения, хотя согласна, что гистологическую экспертизу провести совершенно необходимо. Это поможет установить более или менее точно время гибели Дзюбы. А также злополучного козла…
— Да… — ответил Твердоступ, подумав: «Не получается, вы ходит, несчастного случая… Впрочем…»
И Остап Павлович обратился к Матвею Петровичу:
— А что-либо о характере отравления можно сказать?
— Об этом может с уверенностью говорить лишь химик.
— А все-таки? Как вы думаете?
— Характер яда — психотропный, действующий на нервную систему. Но не только на нее. Так сказать, яд с широким спектром действия. Обычно такими ядами являются растительные. Характерные признаки указывают на цикуту.
— Съел случайно что-нибудь? — спросил Твердоступ. Матвей Петрович пожал плечами.
— Что ж… — поднялся следователь, а за ним и врачи. — Благодарю. Отправьте все, что нужно, в крайцентр.
Через несколько дней прилетел инспектор краевого управления внутренних дел Виктор Федорович Андронов. С собой он привез результаты гистологической и химической экспертизы. Предположение Матвея Петровича подтвердилось: до того как Дзюба попал в обвал, его отравили. Точнее — Дзюба выпил спирт, в который подмешали яд — цикутотоксин.
Розовощекий, улыбчивый Виктор Федорович появился в знакомом ему доме Протопоповых, как показалось Остапу Павловичу, уже привыкшему к глуховатой тишине, чуточку шумливо.
Он «подселился» к Твердоступу. Они знали друг друга еще по тому времени, когда Виктор Федорович только что начал после демобилизации свою работу в милиции участковым и был «соседом» Самсона Ивановича.
Чай пили в своей комнате, чтобы не мешать хозяйке, а главное — обсудить дело. Выводы экспертизы, подтвердившие догадку старого врача Матвея Петровича, многое меняли.
— С Крутовым беседовали? — спросил Остап Павлович.
— Сначала его надо найти, — улыбнулся Андронов.
— В бегах?
— Вроде нет. Он действительно десантник-пожарник. И действительно торопился. Крутов пробыл в тайге около двух недель. Вернувшись, в тот же день оформил отпуск и уехал с женой отдыхать. А вот куда — неизвестно. Говорили, будто отправится — ближний свет! — на Черное море. То ли в Сочи, то ли в Ялту. Писать не обещали. Некому. Ищем…
— Может быть, это ловкий ход? — вздохнул Твердоступ.
Не нравилось ему, очень не нравилось, что люди отправляются в вояж за тысячи километров, не сказав куда.