Доктор слушал, как водитель ругался с кем-то по рации, видел, как над двигателем поднимался дымок. Бен ненавидел возможных своих убийц, но не за то, что они избавили бы его от мытарств, а за то, что Салли и Нора остались бы без защиты. Хотя какой он защитник… Думать не хотелось, тем более, вскоре с ближайшего аванпоста прикатился джип.
«Верфи Келла» встретили обычной ленивой озлобленной обстановкой, ничто не менялось, ничто не добавлялось, ни один предмет не изменил своего положения: старая недоделанная лодка тихо врастала в песок, с крыши штаба свешивались красные тряпицы, в алых майках разгуливали пираты, среди которых находился и проклятый главарь.
Ваас курил на пороге аванпоста, пространно всматриваясь куда-то вдаль за залив. Мутные его глаза практически не фокусировались, он уже неплохо накачался то ли наркотиками, то ли алкоголем — вечно витавший вокруг него запах табака и перегара не позволял определить точно. Вот и ответ, почему не нервничал по случаю взятия аванпостов. Взяли и взяли, а ему все равно, а ему весело. Впрочем, радостным он тоже не выглядел, судя по беспокойному виду, вообще ломка начиналась, но медленно.
— Прибыл, м***ла, — протянул приветственно главарь. — Она там. Сломаться решила, кажется. И с *** ли? Пора бы к этому привыкнуть, хотя, ***, Ваас, к этому привыкнуть реально? Ты спросил об этом, ***?
Бен не слушал бормотание пирата, который, судя по всему, говорил сам с собой под предлогом того, что доктор собеседник. Кажется, он всегда только с собой и говорил, не требуя реального слушателя. Хватало и тех несчастных, что сидели в клетках.
Доктор был зол, он просто ощущал, как в нем поднимается это невероятное чувство негодования, отчего он бесстрашно подвинул главаря на своем пути, а последний не отреагировал. Бен бросился в штаб, его окутывал полумрак, слепил с яркого солнца, а руки дрожали от неизвестности. Он уже боялся увидеть хладный труп девушки. И тут же мелькали совершенно эгоистические мысли о том, что обвинят его, ведь вечно его винили в том, что он не волшебник.
Девушка лежала в штабе все на том же грязном матрасе, нагая, распластанная, словно раздавленная лягушка. Она тихо скулила, едва уловимо, так, чтобы Ваас не слышал, а он и не желал слушать, он ушел.
Бен никогда не испытывал жалости к раненым пиратам, ни разу не пытался сделать им менее больно, да и вообще воспринимал человеческую жизнь, конечно, как ценность, но зато тело не как то, чему надо причинять как можно меньше страданий, если они неизбежно возникали в процессе лечения. Но Салли… Казалось, что если притронуться к этой хрупкой оболочке, то из нее выскользнет прозрачной птицей душа. Доктор ощущал, как сводит пальцы, а в горле встает ком. Он боялся оказаться беспомощным перед новой садистской придумкой главаря.
Гип начал осмотр, не ведая с чего начать. На бледной коже спины пострадавшей красовались ожоги, мелкие полосы, точно следы раскаленного ножа. Девушка с трудом повернула голову, глаза ее засветились, будто ей не было больно, будто она не страдала. С невыразимой нежностью она смотрела на Бенджамина, отчего ему делалось вдвойне тяжко, отчего он отводил взгляд, глухо и буднично интересуясь:
— Салли… Что на этот раз он делал с тобой?
— «Клеймо» ставил, как он сказал, — осипшим сорванным голосом прохрипела еле слышно девушка. — Говорил: «Только моя!».
Судя по следам на коже, которые медленно покрывались волдырями, мучитель жег ее раскаленным железом, наверное, и правда ножом. К счастью, всего в паре мест, на спине, будто и правда клеймо выводил, вскоре даже удалось разобрать буквы, сложенные из поврежденных фрагментов кожи: «В.М.» — Ваас Монтенегро. Логично. Конечно, кто же еще! Кажется, этот Монтенегро вызвал доктора еще до того, как начал истязать свою жертву или же она лежала так уже несколько часов, хотя не было на то похоже. Значит, ехали не так долго, как показалось. Но время не имело значения.
Салли лепетала сбивчиво, пока доктор обрабатывал неглубокую ссадину у нее на лбу, потом приступал и к ожогам:
— Я… Я виновата. Я посмела спросить, что с тобой, где ты… Он… Как он ревновал! Сначала головой о стену, а потом еще это… Знаешь, Бен… Самое ужасное, не знать, какой Ваас к тебе на этот раз приедет.
— У него еще и раздвоение личности? — прошипел доктор, оглядываясь на всякий случай, но в штабе никого больше не было, дверь главарь притворил. Глаза привыкли к полумраку, а руки и без света по привычке умели накладывать повязки.
— Не больше, чем у нас с тобой, — вздохнула девушка, но дыхание ее срывалось.