Бенджамин ощущал апатию, безразличие и тягучую тяжесть бессилия, пока доставал физраствор, обезболивающее и бинты из тех самых ящиков, что недавно получил. Он словно предвидел, что произойдет нечто подобное. Неудивительно, что его никто не спросил даже, от кого пришел приказ о перебрасывании медикаментов.
— На южном острове есть нормальный госпиталь? — только спросил через час доктор у главаря, негромко, будто рассчитывая, что собеседник, вышедший из штаба и собиравшийся уезжать, не услышит.
— У Хойта и аэродром есть, — зло пробормотал Ваас, устало окидывая взглядом обожженных, к которым вскоре присоединился и уцелевший водитель.
— Значит, есть? — настаивал Бен.
— Может быть. Не смотрел, — мотнул головой главарь, хмурясь. — Их туда не возьмут.
— Почему?
— Потому что Хойт тоже сука! Хойт, ***, не слышишь, кто ты? — крикнул Ваас, нервно дернувшись в сторону залива, озлобленно расправляя плечи. — А ты, Гип, не трать на безнадежных.
Главарь уехал, а доктора оставили на пару дней, за это время он должен был сказать, у кого есть шансы на восстановление, а кто как раз относится к безнадежным. Срок нереальный, но пиратов это не интересовало.
Бен осматривал раненых.
У одного горло так опухло, что он просто медленно задыхался — надышался, наверное, дыма, а потом слишком долго везли или поздно нашли. Помочь Бен уже не мог, хотя понимал, что при нормальных условиях удалось бы спасти.
У другого кожа была обугленная и твердая, наподобие древесины, так что по ней стучать можно было — все выгорело.
Бен не ценил их жизни, ненавидел пиратов, но вокруг него витал дух медленного гниения отравляемых токсинами обожженных тел. Так прошли почти сутки. Доктор задыхался от этой атмосферы, желая убить умиравших, но не имея для этого ни воли, ни навыков. Он только старался дышать глубже, но запах гнилостных коричневых повязок, залитых йодом, только глубже проникал в легкие. И доктор бродил возле людей, которым он уже ничем не мог помочь.
Он мысленно клял последними словами этого «освободителя» — Джейсона Броди, пока чуть ранее разрезал, почти отдирая с пациентов, пригоревшую намертво одежду.
Выжившие (вернее, тот единственный, у которого только руки сильно обгорели) рассказали, что виновником пожарища был именно Белоснежка, Джейсон Броди с небольшим отрядом ракьят. Но кто-то предоставил ему мощный огнемет. Он стал, кажется, чем-то вроде символа сопротивления, избранник жрицы Цитры. До этого племени не хватало веры в то, что врага можно победить, но вот нашелся человек, который шел вперед, будто не понимая, как это опасно, будто не сознавая, что его могут убить, ведомый местью и зельями дикарской ведьмы.
«Да, вы тут герои… С огнеметами. Людей сжигаете, расстреливаете, а нам потом думать, как исправлять, как к жизни возвращать», — Бена трясло, он уходил на причал, к воде, на милость акул, которые бороздили залив. Но там хотя бы удавалось подышать воздухом.
Бен ненавидел пиратов, но теперь ненавидел и этого героя. Умиравшие все более обессмысливавшимся взглядами смотрели на доктора, те, у кого веки не опухли настолько, что они ничего не видели. И Бен знал, что им кажется в бреду, будто он в силах их всех спасти. А немой укор доказывал: они верили в то, что Бен всесилен, просто не хочет им помогать. Через отведенные пару дней стало ясно, что шансы выжить есть только у водителя, но и у него пришлось отрезать левую кисть. О возможных осложнениях Бен старался не думать, ощущая на себе клеймо преступной халатности, но в его случае невольной, когда через пару дней его перебрасывали куда-то на север острова. Нору он вместо себя оставлять не хотел, хоть женщина и рвалась помочь, но у нее и с Салли хватало забот, которая, к счастью, шла на поправку. Хоть кто-то! Но ведь к ней снова мог прибыть Ваас, да еще теперь он считал и Нору чем-то вроде своей вещи.
У главаря, правда, хватало теперь более важных дел, чему Бен был, безусловно, рад. Да, снова началось противостояние, снова в джунглях гремели выстрелы, но доктор почти не боялся, он чувствовал, что скоро что-то изменится, да так, что и ему нельзя будет стоять на месте и пугливо прятаться. Но только он видел, как под навесом в окружении насекомых медленно и мучительно покидали земные оболочки сгоревшие люди. Да, пираты, да, гнилые душой, наверное. А все равно люди… Жалел они их или нет — не столь важно, но смотреть на них и вот так оставлять было жутко.
Доктор обращался теперь не к себе, не к несуществующему дневнику, он направлял все струны налившиеся яростью души, к этому неведомому герою, который решил для себя не плыть по течению: «Ну что, Броди! Вот она, изнанка твоего героизма. Да, они заслужили. А я чем заслужил видеть это?! Ты не видишь, ты только свежие трупы видишь. Но смерть не так страшна, как умирание».