— Что вы собираетесь делать? — хриплым голосом спросила я и безуспешно попыталась вырваться.
— Мы не можем позволить этому ребенку родиться. Он пришел из другого мира. Здесь ему не место, — произнес как приговор мужчина со «шприцем» и подошел, чтобы ввести страшное вещество.
— Тогда и меня убейте, — в отчаянии крикнула я, — мы вдвоем туда попали, мне здесь тоже не место.
— Хочешь сказать, он зачат здесь? — спросил другой, стоявший возле моей головы справа.
— Конечно же, здесь, — обрадовалась я появившейся надежде спасти малыша.
— Но ты пробыла там двести девяносто три дня и уже родила бы, а тебе до родов еще долго, — ухмыльнулся, довольный своим разоблачением тип со шприцем.
— Меня не было почти год? — удивилась и растерялась я, — нет, нет, я могла ошибиться, но не настолько. Мы пробыли там сто пятьдесят пять дней, но никак не двести девяносто три.
— Возможно, там время идет по-другому, — предположил третий, он стоял над головой, и видеть его я не могла.
— А возможно, девочка пытается любым путем спасти свое чудовище, — снова ухмыльнулся тип со шприцем и указал рукой на мой живот.
— Но это не сложно проверить, спокойно произнес, тот, которого я не видела. Что-то щелкнуло, и он встал напротив меня, отстранив человека, готового убить моего ребенка. В руках он держал гибкую, тонкую светло-серую трубку, с овальным утолщением на ручке.
— Не надо, — беспомощно прошептала я и снова попыталась вырваться.
— Не бойся, это не повредит, твоему малышу, — успокоил «самый добрый» из присутствующих и ввел в меня трубку.
Ощущение было не более, чем неприятное, но тошнота подкатила к горлу, тело похолодело, и я потеряла сознание.
— Что там? — спросил голос из моего сна.
— У него кровь правителя, — ответил где-то далеко «добрый», — это сын Элама.
Сын! Это слово привело меня в чувство. Сын, у нас будет сын. Я открыла глаза, а они продолжали разговаривать, словно не заметили моего обморока. Кресло превратилось обратно в кушетку, и мое положение не было столь унизительным.
— Он испортил себе жизнь, а его ждало такое будущее, — с сочувствием произнес «добрый».
— Его можно понять, — оглядел меня с ног до головы, тот который недавно держал шприц.
— Да, — согласился «добрый» и третий участник разговора кивнул. Все трое посмотрели на меня оценивающе, словно прикидывали, стою ли я тех денег, которые указаны на ценнике.
— Что вы сделали с моим ребенком? — потеряв силы, еле слышно спросила я.
— Ничего. Мы ничего не можем с ним сделать, — произнес третий. Кушетка освободила меня, и я со второй попытки смогла сесть.
— Тогда отпустите меня, — потребовала я.
— Двенадцать дней карантина, обучение ты не прошла, мы не должны тебя выпускать. Ты не сможешь жить самостоятельно.
— Позовите Элама, он поможет мне освоиться.
— Он тебе точно не поможет, — как-то особенно зло усмехнулся один из троицы.
— Где он? Что с ним? — спросила я, и снова тошнота подкатила, тело похолодело, перед глазами все поплыло, я провалилась во мрак.
Этот обморок оказался более длительным, а возможно мне не дали из него выйти, погрузив в глубокий сон. Я лежала в комнате одна. Бесцветная и совершенно не оформленная, точная копия той, в которую меня поселили после перелета.
— Я хочу поговорить с Эламом, отцом моего ребенка, — сказала я в никуда, и никто мне не ответил.
— Я хочу поговорить с мамой, — снова произнесла я, и ответа не последовало.
— Я хочу выйти на улицу.
Тишина.
С трудом, как немощная старуха я встала на пол. Ясность сознания и неожиданное спокойствие порадовали. Привычными манипуляциями я вызвала душевую кабину. Душ освежил и помог прийти в себя. Стакан воды утолил жажду. Я надела длинное белое платье и впервые за несколько месяцев посмотрела на свое отражение. С темными кругами под глазами и ввалившимися щеками я походила на вампира. Потерянный взгляд вызывал жалость к самой себе. Я провела рукой по округлившемуся животику и повернулась боком. Он уже заметен и никакой одеждой его не спрячешь.