губы и спустилась в холл, где была назначена встреча, и села на диван.
Финн появился пятью минутами позже. Он вошел в холл гостиницы энергичным шагом.
Финн был в темно-синем костюме и черном кашемировом пальто элегантного покроя.
Он был безупречен и, пока они шли к выходу, привлекал всеобщее внимание. А когда
он усаживал ее в припаркованный у тротуара «Ягуар», несколько человек узнали
знаменитого писателя. Отправляясь в Лондон, Хоуп и подумать не могла, что ей
предстоит такой выход в свет, но сейчас ей нравилось быть в его обществе, и
улыбка всю дорогу не сходила с ее лица.
– Как здорово! Спасибо вам, Финн, – тепло произнесла она, а он повернулся к ней
с улыбкой. Ресторан находился всего в нескольких кварталах, и уже через
несколько минут они были на месте.
– Я тоже предвкушаю прекрасный вечер. Потрясающе выглядите, между прочим.
Подлинный шик! – Хоуп уже давно не выходила в свет, да ей и не хотелось.
Вечерами она вообще редко куда либо выбиралась, разве что на музейные вечеринки
или на собственные выставки. Ужин в таком ресторане, как «Хэррис», – это больше
по части Пола. В Нью-Йорке, хочешь не хочешь, она была участницей артистических
тусовок, что было связано с ее работой. А эта публика не ходила в дорогие
рестораны, все больше в небольшие бистро и кафе в Сохо или Челси.
Метрдотель был сама любезность, судя по всему, он хорошо знал О’Нила. Мимо
разномастной нарядной публики они, вслед за метрдотелем, прошли к дальнему
столику в тихом уголке зала. Слышалась итальянская, арабская, испанская, русская,
немецкая и французская речь – это, само собой, в дополнение к английской. Как
только они сели, Финн заказал мартини. Хоуп попросила себе бокал шампанского и
принялась с интересом разглядывать зал. Все те же рисунки на стенах. Ничто не
изменилось с тех пор, как они в последний раз были здесь с Полом. А ведь прошло
уже много лет.
– Расскажите, как вы занялись фотографией, – попросил Финн, когда принесли
напитки и Хоуп пригубила шампанского.
Этот вопрос ее неожиданно рассмешил.
– Я уже в девять лет влюбилась в фотоаппарат. Мой отец был профессором в
Дартмуте, а мама – художницей. Бабушка подарила мне фотокамеру на день рождения,
и я была в восторге. Я была единственным ребенком в семье и всегда умела себя
занять. В те годы жизнь в Нью-Гэмпшире была тихая и спокойная. Но с тех пор, как
у меня в руках появилась фотокамера, я никогда не скучала. А вы? – спросила она.
– Когда вы начали писать?
– Как и вы. В детстве. Я тоже был единственным ребенком и все время читал. Книги
были моим прибежищем.
– От чего? – удивилась Хоуп. Хоть они и работали в разных областях творчества,
талант был тем, что их, безусловно, объединяло.
– От одиночества. Мои родители были очень дружны, и я частенько чувствовал себя
лишним. В их жизни ребенку отводилось мало места. Они у меня были в возрасте.
Отец был успешным врачом, мама в свое время блистала в числе первых красавиц
Ирландии. Она восхищалась отцом и тем, что он делает, я же интересовал ее
гораздо меньше. И я придумал себе вымышленную жизнь, стал жить фантазиями и
много времени проводил за книгами. Я всегда знал, что буду писать. Первую книгу
написал в восемнадцать лет.
– И ее издали? – Хоуп была поражена услышанным. Финн с усмешкой покачал головой.
– Нет, не издали. И две следующие тоже. Первая книга, увидевшая свет, была у
меня четвертой. К тому времени я как раз получил диплом. – Она знала, что он
учился в Колумбийском университете, а потом окончил Оксфорд. – Ну а успех пришел
гораздо позже.
– А чем вы занимались до того, как стали издаваться?
– Учился, читал, продолжал писать. Много пил. – Он хохотнул. – За юбками
ухлестывал. Я рано женился, в двадцать пять лет, сразу после выхода второй книги.
Работал официантом и плотником. Моя жена и мать Майкла была моделью в Нью-Йорке.
– Он улыбнулся. – Всегда питал слабость к интересным женщинам. Она была
фантастически красивая девушка. Избалованная, с невыносимым характером,
самовлюбленная, но очень хорошенькая, я таких больше не встречал. Она тоже была
совсем девчонка, и вскоре после рождения Майкла все у нас пошло наперекосяк.
Наверное, мы оба были не готовы к роли родителей. Она бросила работу, мы только
и делали что тусовались. Денег не хватало, оба от этого комплексовали.
– А как она умерла? – осторожно поинтересовалась Хоуп. То, что он описывал,
больше походило на предысторию развода, нежели трагической утраты. Оказалось,
она недалека от истины.
– Как-то в Саутгемптоне, когда она поздно вечером возвращалась с очередной
гулянки, в нее врезался пьяный водитель. К тому времени мы без конца то
сходились, то расходились, но, слава богу, отправляясь веселиться, она всегда
оставляла Майкла на меня. Ей было двадцать восемь, мне – тридцать три. Думаю, в
конце концов дело бы кончилось разводом. Но все равно, когда она погибла, я
очень переживал. И я вдруг оказался с ребенком на руках. Надо сказать, это были
для меня нелегкие годы. Но, к счастью, мальчик у меня замечательный и, кажется,
простил мне все ошибки, которых, признаюсь, я наделал немало. Мои родители к
тому времени уже умерли, помощи ждать было неоткуда, но мы справились. Я сам его
растил. Мы, можно сказать, взрослели одновременно. – На его лице мелькнула
мальчишеская улыбка, но в ней было и что то от улыбки прекрасного обольстителя,
разбившего немало женских сердец. И неудивительно. В этом человеке было что то
очень непосредственное, открытое и искреннее. Он не скрывал ни своих недостатков,
ни своих страхов.
– И вы больше так и не женились? – Хоуп находилась под впечатлением от его
истории.
– Я слишком много времени уделял сыну. А теперь, похоже, поезд уже ушел. Я
большой эгоист и раб своих привычек. Впервые в жизни после отъезда Майкла я
предоставлен сам себе. Хочется продлить удовольствие. Да и обременять никого не
хочу. Ведь быть замужем за писателем не такая уж большая радость. Бо’льшую часть
времени я прикован к столу, иногда месяцами не выхожу из дома. Ну какой женщине
это понравится?! А меня такая жизнь вполне устраивает.
– То же самое могу сказать о себе и своей работе, – охотно поддержала его Хоуп.
– Порой она забирает тебя с головой. Мой муж относился к этому с пониманием и
очень меня поддерживал. Он и сам был человек занятой. Даже очень занятой – на
пике карьеры. Женам врачей тоже нелегко приходится. Но это не мой случай. – Она
отвела глаза и помолчала, потом взглянула на Финна с улыбкой. – Мне было чем
заняться. – Зная, сколь плодотворно Хоуп трудилась все эти годы, он догадался,
что она имеет в виду работу.
– А чем он занимался после вынужденной отставки?
– Преподавал. В Гарварде. Мне был хорошо знаком ученый мир – благодаря отцу.
Гарвард, конечно, котируется выше Дартмута, но там больше снобизма и конкуренция
жестче. Но преподавания Полу оказалось мало, он еще имел отношение к созданию
двух фирм по производству хирургического оборудования. Очень был увлечен этим
бизнесом, и у него все получалось. Думаю, это то, что спасало его в первые годы,
когда он уже не мог практиковать. Успех в новой для себя области, мне кажется,
очень поддержал его, хотя бы на время. А потом ему стало хуже, и все изменилось.
Тяжело видеть его больным и немощным, а ведь он еще совсем не старый человек! –
Глаза Хоуп наполнились слезами, она вспоминала, как Пол выглядел накануне за
обедом, как трудно ему было идти или держать в руке вилку, но, несмотря на
физическую немощность, он держался с большим достоинством.