— Ну, — говорит он, проходя мимо. Слегка цепляя Харви плечом. — Мы идём? Клиент ждёт.
Харви моргает и смотрит в спину уверенно идущему в сторону конференц-зала мужчине, пытаясь собрать свои мысли в кучу. Вспомнить, что они здесь делают и какого чёрта у него в голове такой чёртов хаос.
Он даже не сразу замечает, что мысленно назвал Майка мужчиной.
Он не замечает практически ничего вокруг, когда догоняет его и сверлит взглядом коротко стриженный затылок со взъерошенными волосами, и ладони чешутся от желания протянуть руку и пригладить их.
Майки запал на тебя.
И эта мысль жжёт его, как крепкий виски, пролитый на открытую рану.
Харви не надирается, нет.
Он немного выпивает.
Не только потому, что беседа с клиентом провалилась. Не только из-за неумелого шантажа, который больше раздражает, чем пугает. Сегодня просто был дурацкий день.
В своей квартире, придвинув диван к окну во всю стену, откуда открывается вид, какой, наверное, открылся бы со спутника над Нью-Йорком, он опрокидывает в себя ещё четверть стакана чистого Чиваса и достаёт из кармана домашних джинсов мобильный. Не смотрит на часы — сразу набирает номер.
— Харви? — хрипло спрашивают из динамика. Наверное, он разбудил Майка.
Плевать.
Огни ночного Нью-Йорка слегка кружатся за окном.
Аннерс не писал в своей «Истории европейского права», что делать, если ты вдруг начинаешь зацикливаться на своём подчинённом. Юриспруденция, чёрт её дери, ни хрена не помогает. Харви сжимает телефон пальцами и прикрывает глаза.
— Харви? — снова сонно спрашивает Майк. — Что случилось?
Его голос негромкий и немного севший. Харви видит его взъерошенные волосы и сжимает зубы.
Свободная рука отставляет пустой стакан на диванную подушку, судорожно расстёгивает звякнувший ремень на штанах. Харви ебанулся. На всю голову ебанулся, это совершенно точно.
На нём только домашние джинсы и пиджак из его запасного костюма, в котором сегодня ходил Майк. Пиджак натянут на голое тело, расстёгнут и пахнет им, ими обоими. Долбаная одержимость, навязчивая идея заволакивает опьяненный мозг, как ядовитая плёнка.
Ремень расстёгивается быстро, вжикает ширинка, и Харви опирается спиной о диванную спинку, разводя в стороны молнию. Он прикрывает глаза и облизывает губы, слушая недоуменное молчание в трубке.
— «Законы Мёрфи для юристов», — выдыхает он. — Читал?
Харви успевает глубоко вдохнуть в себя воздух через ворот пиджака, прежде чем Майки тихо отвечает:
— Да.
Запах Майки в нём, такой яркий, что, кажется, его можно ощутить на языке. Харви сглатывает и обхватывает член рукой, то ли пытаясь остановить всю эту хренотень, то ли наоборот — усугубляя всё до полной задницы. Росс уже наверняка проснулся. Затаился на той стороне провода, как зверёныш, ни черта не понимающий. Либо давно всё понявший. Пацан совсем не тупой, это было ясно сразу.
— Цитируй, — жёстко говорит Харви, вцепившись в свой член через бельё.
Твою мать.
Темнота под закрытыми веками наворачивает по кругу. Наполовину пустая бутылка Чиваса осталась на барной стойке.
— Харви… — севшим голосом произносит Росс и, кажется, тоже сухо сглатывает. От этого голоса голову заволакивает густым туманом.
— Цитируй, — рычит Харви. Он давится ударами сердца, которые откровенно мешают дышать.
И рука начинает медленно двигаться на члене вместе с долбаным голосом Майки, который слегка прерывается и время от времени запинается.
— «Ничто не бывает таким простым, как кажется в начале…» — шепчет он и замолкает.
Харви старательно контролирует своё дыхание, стискивает зубы, шире расставляя ноги. Член напряжён, всё настолько хуёво, что подумать страшно. Ткань только раздражает.
— Дальше.
Пауза в трубке очень короткая. Майки словно решается на что-то.
— «Из всех возможных неприятностей произойдёт именно та, которая принесёт больше всего проблем», — произносит он. Харви облизывает пересохшие губы, запрокидывая голову, утопая в долбаном запахе долбаного Росса, пропитавшего собой каждую его нервную клетку, каждый кусок его мяса. — «Любое дело занимает больше времени, чем вы думали».
Он представляет себе лицо Майка, уставшее после долгого рабочего дня, слегка прикрытые невыспавшиеся глаза и растрёпанную голову на подушке. Он представляет себе, как Майк расстёгивает рубашку, когда приходит домой.
— «Когда дела пущены на самотёк… — голос на секунду прерывается, — они имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему».