И Фрэнки почувствовал успокоение, веки быстро набухали и тяжелели. От прикосновения к мышечному тяжу на лице возникла ощутимая боль, и он вскрикнул, вскоре тело начало оседать, скатываясь к полу.
Послышался голос Терри, но что он говорил, Фрэнки не разобрал: Маркус закрыл ладонями его уши, образовав купол из пальцев — то нажимал, то расслаблял их. Вскоре Фрэнки почувствовал в голове просветление, и она как будто увеличилась.
Пальцы Маркуса перешли к шее, исследовали позвоночник. Наконец они нащупали чувствительный тяж и сдавили так, что Фрэнки выгнулся от боли. Маркус ослабил давление, продолжая массировать это место, пока боль не отступила. И руки переместились вниз.
— Сними пиджак, — попросил он.
Фрэнки повиновался, не желая прерывать приятный процесс. Маркус прошелся пальцами по мышцам от шеи до плеча, сминая их и оттягивая. Фрэнки чувствовал, как растворяется его плоть и кости, они становятся мягкими, наподобие вязкого теста или желе. Еще один глубокий вдох, и он свалился на пол.
Когда именно Маркус перестал массировать, Фрэнки не помнил: сознанием он был так далеко…
— Спасибо, — наконец пробормотал он не своим голосом.
— Голова уже не болит?
Фрэнки кивнул и открыл глаза. Комната казалась светлее. Пустая комната.
— А где Терри?
— Пошел купить пива.
Фрэнки снова кивнул, отсутствие Терри его беспокоило. С трудом поднявшись, он сел в кресле напротив софы.
— Где ты этому научился?
— Чему? — сцепив пальцы, Маркус крутил запястья. — А, это, — бросил он, уставив на нее два указательных пальца.
Фрэнки испугался: может, сказал что-то не так. Глаза Маркуса сделались большими.
— Эта работенка так себе. Маленькая регулировочка. Сменить масло, проверить тормоза, привести в чувство. Без задатка, платить в процессе. Это то, что я умею делать с завязанными глазами и руками за спиной. А вот большая работа, большая, то есть такая, ради которой они летают на моем самолете, шампанское, вооруженные коммандос, вот этот и этот… — голова Маркуса свисла набок, на лице ухмылка, руки рассекали воздух, как будто лепили что-то из глины. — Работы на неделю. Очень даже неплохо. Ты понимаешь. А потом… Все — суета. Я все понимаю. — Он вытянул руки вперед. — Вот оно, все здесь. Здесь и буду держать, пока ты не вернешься. А когда ты будешь готова… — Он щелкнул пальцами. — Ты придешь. Ты придешь, потому что увидишь, где ты есть. И твой разум будет здесь, потому что перед глазами все станет прозрачным — как стекло. Это и есть большая работа.
Фрэнки пытался понять, что же он говорит, в конце концов. Шутит, конечно, но не только, было что-то еще в этом странном трепе… Он все больше нравился ему, этот человек, и Фрэнки извинился за свое поведение.
— Мне было страшно.
Маркус молчал.
— Вхожу и вижу — здесь ты. А кто ты, не знаю.
Глаза Маркуса сузились, он изучал Фрэнки, ставшую для него загадкой. Возникли вопросы, но он их не задавал.
— Видишь ли, — произнес Фрэнки, — у меня память отшибло.
Он сказал это так просто, будто потерял не память, а ключ от квартиры. Фрэнки огорчился, ему хотелось выразиться иначе. Но ведь сказанное — правда. Как еще сказать, как описать то, что исчезло.
— Я ничего не помню.
Фрэнки пытался прочесть реакцию на лице Маркуса, но оно оставалось непроницаемым. Шли минуты, и он жалел, что вообще заговорил на эту тему. Чувствовал он себя смущенно и глупо.
— Я знал одного человека, с ним было, как с тобой, — наконец прервал молчание Маркус. Он приставил палец к виску, изображая пистолет. — Он выстрелил прямо сюда. Полбашки разнесло. Думали, мертвый, но мы его вытащили. Потом я видел его в больнице, он ничего не помнил. Говорить говорил, но не вникал в смысл. И глаза его, они видели, но что-то не то. Я что-нибудь рассказываю ему, а он смотрит и мотает головой, как будто силится найти потерянное.
Маркус замолчал. А потом, снова изобразив пистолет, сымитировал ртом оглушительный выстрел и послал мнимую пулю в стену. — Одна пуля способна оборвать жизнь человека. Один неверный шаг — и со всем покончено. — Он взглянул на Фрэнки. — Ты понимаешь, о чем я?
— Никакого оружия, — торопливо ответил Фрэнки. — У меня совсем не так. — Ему захотелось быть откровенным и все рассказать. Сумасшествие, конечно, но, может статься, этот человек поймет, хотя сам немного странный. — Однажды я проснулся — и ничего не могу вспомнить. Ничего, за исключением одной вещи. Это я знал точно.
Маркус кивнул, готовый выслушать тайну. Фрэнки склонился вперед и, прокашлявшись, зашептал.