Бывший тесть всё подкармливает бывшую подругу своей дочери. Он ей явно рад, хоть после пары рюмок объятия его становятся совсем не отеческими.
- Может хоть сальца кусочек? - предлагает он очередную тарелку и выдвигает убедительный довод: - Сам солил.
- С чесноком? - придирчиво осматривает покрытый красным ободком нежнейший ломтик сала Наденька. - А то у меня ещё сегодня встреча.
Она поднимает на меня глаза. Если со мной, то я вряд ли замечу хоть какой-нибудь запах после ударных порций хрена, перца, горчицы, на которые с удовольствием налегаю.
- Нет, нет, чеснока тут даже в пельменях нет, - улыбается ей Ефремыч. - Аллергия у меня на него. С детства.
Ещё один неопровержимый аргумент. Умеет он добиваться своего. И Наденька кладёт в рот тонюсенький кусочек так красиво, что даже я плотоядно сглатываю. А раскрасневшийся Ефремыч целует Наденькину благословенную ручку.
И разговор плавно уходит в детство. Причём в Светино. Как умерла её мама. Наденька кивает. Да, она в курсе, тогда они уже учились со Светой в университете. Именно тогда эта девочка «из ниоткуда» и вцепилась в неё мёртвой хваткой. Это Светке с доходами Ефремыча было легко. А Надя подрабатывала, где могла, чтобы оплатить своё обучение.
У них на двоих прошлого определённо больше. Когда я познакомился с обеими подружками, жена Ефремыча уже умерла, а Светка уже перешла с травки на то, что покрепче.
Они мило беседуют, а я тупо надираюсь. Уйду в астрал, зависну у Ефремыча на все выходные, и никакая Наденька мне будет не страшна. Пусть едет по своим делам без меня.
И никакая девчонка, так глупо подарившая мне свою девственность, меня здесь тоже не достанет. Даже не буду думать, как грубо в неё ворвался, как ей, наверное, было больно, как я сдуру ничего не понял… Чёрт!
Всё, не могу о ней. Я в прошлое, в пополам, в запой. А она пусть останется в настоящем. В том, в которое я когда-нибудь обязательно вернусь.
17. Виктория
- Лен, ну не плачь, что-нибудь придумаем.
На кухне я успокаиваю рыдающую Ленку, как могу.
- Что, Вика? Что придумаем? - по имени она меня называет только во время самых тяжёлых житейских невзгод. - Двести пятьдесят тысяч! Ты вообще представляешь себе такую сумму?
- Не представляю, - качаю я головой.
- Хотя они могли бы назвать и миллион за операцию, - всхлипывает Ленка. - Или пять. Мне одинаково. Где я? А где те двести пятьдесят тысяч?
- Лен, ну, правда, придумаем, - глажу я её по худенькой спине. - Я устроюсь на работу и возьму кредит. Артуру твоему тоже немного дадут.
- Вик, - она поднимает на меня зарёванные глаза. - Даже если ты завтра найдёшь работу. С хорошей белой зарплатой. Всё равно тебе дадут кредит только через полгода. А операция нужна уже сейчас. Понимаешь? Сейчас! Хотя бы на один глаз. Иначе будет поздно. При такой слепоте начинает неправильно формироваться зрительный центр. И через полгода, когда до нас дойдёт бесплатная очередь, уже может быть поздно. Совсем поздно. Навсегда.
Её губы опять предательски дрожат, голос срывается, но она всё равно это произносит:
- Сейчас у него ещё есть шанс стать зрячим, но не через полгода.
Мы плачем вместе, на плече друг у друга. Как всю жизнь мы плачем с Ленкой. Только так плохо никогда ещё не было. Ей. Мне было. Когда умерла мама. Десять лет прошло. Даже не верится.
- Как там мой батя, кстати? - спрашиваю, чтобы хоть как-то её отвлечь.
- Видела его недавно в магазине. Спивается. Не посылай ты ему, Беда, деньги. Толку с них! Мать говорит, за квартиру он всё равно не платит. Зато там у него такой шалман. Получат твои деньги и гуляют, пока не пропьют.
- А кто тогда ему пришлёт, если не я? - тяжело вздыхаю. - До пенсии ему ещё как до Луны. Я бы притащила его сюда, хоть под присмотром бы был. Так и он не едет, и бабушка сказала, чтобы ноги его здесь после маминой смерти не было. Она считала, это он её в могилу загнал, а не рак.
- А что ты ему, нянька? - вытирает глаза Ленка. - Мог бы и на работу устроиться. Руки-ноги есть. Но ему зачем, пока ты его кормишь?
Её слова, наверное, справедливы. Только не могу я бросить отца. Да и Ленку не могу.
- Не <em>сцы</em>, подруга, - хлопаю я её по плечу. - Что-нибудь придумаем. Вырву я свои кровные у Гремлина из глотки. Вернётся завтра с отдыха - и вырву. А там прилично будет. Если договоришься хотя бы на отсрочку, на оплату частями, то есть шанс всё уладить. Хоть вагоны разгружать пойду, а мелкому твоему пропасть не дадим.
Мы синхронно вздыхаем. И я встаю, чтобы поставить чайник, а Ленка идёт в комнату за проснувшимся малышом. Ленку надо кормить, поить чаем со сгущёнкой. А то у неё от всех этих расстройств ещё, не дай бог, молоко пропадёт.