112. Ощущая приток адреналина, странники, еще даже не понимая всех условий своего новейшего прибытия, уже были пущены в центр арены под названием жизнь, и, похоже, их выход на сцену уже заранее был запланирован в крайне экстравагантной форме.
Так, молодая девушка уже билась в экстазе, вспоминая всю свою жизнь и даже прошлые воплощения, как бы это пошло ни звучало, проживая каждое мгновение друг за другом, подобно кадрам на кинопленке, то разгоняясь, чтобы забыть об абсолютной обособленности моментов друг от друга, то вдруг вновь замедляясь, чтобы вспомнить, что она, будучи вроде как самой собой всего пару лет назад, а, возможно, и минут, и даже секунд, уже не являлась сейчас собой прежней, поскольку то самое несуществующее время резало точно также беспощадно на части ее же несуществующее тело с умом, которые, на самом деле, были спонтанно возникающими реакциями, рефлексией на самих себя, отражающихся в бесконечно огромном пространстве зеркал, что было само сущностью бытия, где не могло быть проявлено ничего, кроме того, что уже потенциально содержалось в нем самом.
В этом беспредельном многомерном коридоре из кривых зеркал, где миллионы разноцветных поверхностей разных форм и расцветок отражали сияние единственной, горящей посреди всего этого бесконечного самоотражающего свойства, свечи, что, слегка подрагивая от невидимого ветра, уже ощущала тот напор, что то раздувал, то снова заставлял ее съеживаться в бесконечных попытках осознать саму себя. Возможно, этот самый невидимый спутник и был тем необходимым условием, чтобы наконец разбить все условные зеркала, дабы узнать, что же скрывалось за этим бесконечным единообразным многообразием. Или же путник мог наконец потушить этот свет, после чего в полной темноте уже было бы неважно, сколько вокруг зеркал, поскольку все изображения, что отражались вокруг, вмиг точно так же испарятся, не оставив и следа, чем он не преминул тотчас же воспользоваться.
Но, несмотря на то, что всё когда-то, да заканчивается, и даже эта вневременная свеча жизни потухла, не прошло, казалось бы, и мгновения между ее исчезновением и тем, как она вновь зажглась, и уже теперь в совершенно ином месте, манифестируя собой неутомимую любознательность к познанию психически совершенно новой и независимой субстанции.
Этот вспыхнувший с новой силой огонь стал гореть всё ярче и ярче, пока своим светом не затмил всё вокруг, превратившись в десятки полыхающих вокруг юной журналистки зданий, которую в полусознательном состоянии несли на своих плечах вооруженные до зубов гвардейцы.
Несмотря на многофеноменальный хаос, что вспыхнул вокруг нее, Виктория знала: это оно, то самое место, где она по-настоящему уродилась, и где ей следовало быть – в центре событий, еще даже не до конца понимая, зачем и почему, но, тем не менее, быть частью той драмы, что разворачивалась в поистине бесконечной психической вселенной, порождающей образы противоречия и бесконечной борьбы этого смешного, но такого искреннего в своем заблуждении мира. Даже несмотря на то, что она ощущала, как тело ее трясло, а дыхание спирало от запаха гари, вместе с сердцем, которое, казалось, то полностью останавливалось, то начинало биться с неистовой силой, Виктория оставалась проводником потока мыслей, которые скакали от совершенно фантасмагорических образов ее недавних видений до вполне конкретных очертаний угрозы войн и расправ, что могли поджидать ее на этом острове на каждом шагу. Тем не менее, она хохотала, она кричала, не в силах перекрыть автоматные очереди, хлопки снарядов, что сотрясали воздух вокруг нее – это был ее мир, она была жива и являлась неотъемлемой частью всего этого и, более того – сам он не мог не то что существовать, но даже возникнуть без ее ведома.