Таким образом, монах проживал внутри себя тысячи судеб и, глядя сквозь призму своего сердца на разноцветные грани бытия, что проносились перед его взором, подобно видениям, которые были реальнее любого сновидения и любого аспекта его прошлой жизни до и во время обитания в стенах монастыря. Вместе с тем, в этих самых зеркалах сознания как луч света, отпрыгивающий от сверкающих и отражающих поверхностей разнообразного опыта, с невероятной скоростью вновь и вновь загорался один и тот же вопрос.
– Каким образом ты решил эту задачку?.. Каким образом ты решил эту задачку?.. – всё повторялось в голове послушника до тех пор, пока слова не соединились в физическом выражении того, что они означали, в виде переплетенного образа змеи, пантеры и утконоса, что, не то в попытке соития, не то взаимного умерщвления слились в сияющий по своим краям черный силуэт, который расправил свои переливающиеся фиолетовые крылья, на которых вспыхнули два огромных глаза Богини. Великая Мать была глубоко оскорблена, до самого окончания времен, тем, как какой-то червь посмел помоями осквернить ее светлый образ. Тело монаха инстинктивно сжалось, и он ощутил вновь себя проживающим тот самый момент, когда после его бравады о тупом учителе и статуе Богини, которую он облил своими фекалиями, тысячи палящих стрел впились в него, разорвав на куски и заставив его собирать в тысячах и миллионах миров самого себя же, чтобы в конце концов собраться в… В кого?
Над этим путешественник всерьез призадумался: «А не был ли он призраком, еще до того, как его пронзили стрелы всезнания Богини? И, возможно, они наоборот помогли ему понять свою сущность, сущность аватара – ненастоящего человека, который точно также существовал в абсолютно абсурдном мире, который казался ему реальным, только благодаря полному невежеству и тому, что природа его роли монаха совпадала с этой иллюзорной реальностью?» После этой мысли его стало бросать из одного видения к другому. Вот он уже был распят на колесе повозки варваров. Вот наблюдал, как люди, отрывающие его плоть, поглощают ее в попытке насытиться своим богом, а затем его плоть и кровь, превращаясь в экскременты, несутся по свету, в процессе становясь, вымываясь, чистейшей водой, что, собираясь воедино из разных источников, превращалась в гигантскую змею. Вот она, уже отражаясь на небосводе в форме сияющих звезд, вела беспрерывный бой с зарвавшимся утконосом, который решил биться за свое право на жизнь, став символом угнетения и, одновременно, борьбы за свободу, в виде масок на десятках тысяч посаженных на колья людей, чей дух, задыхаясь, проклинал колонизаторов и то, что называли империей. Они умирали вновь и вновь, рассыпаясь и собираясь далее уже в виде эфирной болезни, поразившей величайшего писателя своей эпохи, что, испуская дух, давал рождение совершенно чудесной дочери, которой еще только предстояло спасти не только одну душу из плена насилия и замкнутости, но, вполне возможно, в будущем вывести целый народ, а то и все острова не только из болота своих предубеждений, но и за пределы самой планеты. История уже переносилась к далеким рубежам космоса, к дальним галактикам, где билось сердце Змея, на чьем теле танцевали узоры, что превращались в маленьких фей, что, окружив юного Арчибальда, кружились вокруг него в водовороте, безумной пляске танцующих божеств, которая напрочь лишала заблудшего путника рассудка. Когда уже казалось, что всё потеряно, и разум постепенно оставлял юного исследователя, образы, мелькающие вокруг, сливались в один, высеченный в его сердце. Он радушно улыбался запутавшемуся окончательно путнику, и его лицо было знакомо путнику еще даже лучше, чем расплывающийся образ собственной матери. Он приветливо протягивал руку и неизменно начинал свое очередное воссоединение со своим сердечным другом одним и тем же вопросом:
– Поиграем еще?
134. – Да, пожалуй, – облегченно выдохнула Виктория, глядя на отчетливый силуэт гигантской матери-змеи, чье тело состояло из переливающихся разными цветами далеких звезд, что своим великолепием давали понять, почему же именно эту землю, этот остров, на которую падал ее свет, местные жители называют островом святого Змея. Приходила непоколебимая уверенность в том, что даже только лишь глядя со стороны на ее величие, можно было напиться величайшем знанием во вселенной, доступным для каждого владельца пытливо всматривающихся в бесконечность пар блестящих от слез глаз.
Этими же зелеными глазами смотрел на небо и Кевин, который уже слышал скандирование толпой имени его группы, что ждали его и его друзей, как лучшую стадионную группу с другого конца света, и, пусть большинство даже не понимали, о чем были их песни, но сам музыкальный рисунок связывал их всех воедино. Желание прикоснуться к прекрасному, даже несмотря на все лишения и тяготы жизни, сохранялось и выливалось в призыв, нет, буквально в приказ, в настойчивый вой хора тысяч зрителей, что начинали уже ритмично отбивать своими ногами знакомую всем до боли мелодию, своего рода даже манифест современного мира, который, несмотря на свою силу, все-таки не достигал сердца Кевина, разбиваясь о невидимую преграду, что возвел он вокруг себя. Она буквально поглощала все чувства и эмоции, что бушевали вокруг его персоны, которая находилась в тотальном замешательстве – ведь именно эта гигантская сцена, это событие как таковое, это и было тем, о чем Кевин мечтал всю свою жизнь и хотел получить, начиная со времен маленьких местных клубов. В итоге ему удалось добраться до крупных фестивальных площадок, и это транслировать уже впоследствии на всю страну, на весь Конгресс, а сейчас и на весь мир. Он мог, наконец, донести свое послание, дать всем людям на планете прикоснуться ненадолго к тем небесам, которые ему уже услужливо предлагали его давние коллеги по персоналу в форме эфирных кристаллов, чьей мощи, в совокупности с природной харизмой, ему хватило бы с лихвой, чтобы разорвать эту площадку на куски, а также разжечь сердца всех, кто смотрел это прямое включение с ежегодного открытия Международных Игр. Однако, вместо должного возбуждения Кевин ощущал острое раздражение и отвращение, нет, даже не к самой эфирной субстанции, что заставила бы его нервную систему полностью перезагрузиться, но к тому факту, что природа обладала этим даром обнулять проблемы, вмешиваясь в психику человека, заставляя того раз за разом нырять в ледяную воду своих внутренних переживаний, а затем задыхаться от невозможности всплыть, будучи полностью нравственно парализованным. Таким образом он опускался на дно всю свою жизнь в надежде найти некое сокровище или в самом себе, или в окружающем мире, только лишь для того, чтобы понять, что всё, что бы ни делал, какие бы усилия не прикладывал, чтобы затем оттолкнувшись, всплыть – оказалось лишь самообманом, и ничего его не ждало ни под, ни тем более над этой толщей воды. Само же его рождение, появление на свет –и было этим безумным прыжком в ледяную воду жизни и точкой невозврата. Оставалось лишь ждать окончания мучений, единственной причиной которых был сам человек, в чьем уставшем сознании вновь и вновь вспыхивали противоречивые эмоции, что разрывали сердце, подобно двум полюсам, двум женщинам, что раздирали его жизнь на части, не оставляя ничего от его существа. Кевин ощущал себя практически полностью пустым сосудом, который, к тому же, хотели испить до дна или же просто разбить все те, кому не было абсолютно никакого дела до того, что происходило в жизни артиста, кому были важны лишь свои собственные иллюзии, для которых нужно было топливо в виде новых эмоций, которые они, были уверены, заработали, заслужили, оказавшись тут.