Кевин всё еще продолжал стоять, распутывая в голове клубок событий, которые привели его к этому месту в его жизни, и разница между его состоянием перед теперешним выступлением и тем, что состоялось всего пару недель назад, теперь казалась совершенно колоссальной, как будто между ними произошел физически разлом, который коренным образом разделил жизнь на до и после. Это качественное изменение жизни Кевина вырвало целиком его из зоны комфорта, возможно, не идеального, но достаточно уютного места, в котором он привык существовать, где, благодаря его дару музыканта, который он уже давно перековал в, хотя и талантливый, но все-таки просто способ заработка денег, мог находиться в компании своих женщин. Но теперь, когда просто не для кого было этим всем заниматься, герой вообще не понимал, а зачем собственно ему нужны эти баснословные гонорары, эта известность? Зачем ему любовь этой толпы, которая не была подкреплена, по сути, ничем реальным. Когда условный концерт заканчивался, артист прекрасно понимал, что жизнь после этого рабочего акта только начинается. Более того, даже перспектива скрыться в тумане эфира выглядела лишь как жалкая насмешка, своеобразная подачка жизни, анестезия перед неизбежным концом всего.
Находясь, таким образом, в тисках этого лабиринта жизни, где, как казалось, проявлялись те самые условности обстоятельств, что не давали ему сдвинуться ни на миллиметр в сторону, Кевин всё равно всё еще был в состоянии стоять на ногах, и в порыве гнева, который застил его глаза, он все-таки пошел навстречу голосу ведущего, объявляющего его выступление по громкоговорителю, выходя прямо в свет направленных на него прожекторов, подобно уму, что растворялся в момент смерти. Это было не так уж далеко от истины, поскольку Кевин знал, что с этой сцены он уйдет уже совершенно другим человеком, или же не уйдет вовсе.