Он никогда не принял бы ее настоящее «я», что было черным как смоль и отравляло жизнь всему миру, пытаясь выместить свое разрушительное начало в агонизирующих, хоть и не смертельных муках несчастного животного.
– Кайл… – будто бы в пустоту произнесла Виктория, протянув руку и попытавшись ухватиться за пустотный образ, что растаял на ее глазах. От подобной неожиданности девушка чуть не свалилась на пол, вовремя успев сгруппироваться, и за пару секунд осмотреться вокруг, вспомнив, что находится прямо сейчас у больничной койки своего умирающего деда Джареда Фландерса, который, видимо, проснулся пораньше нее, при этом глядя на свою внучку также пронзительно, как Кайл в видении всего пару мгновений назад.
Виктория сначала даже не совсем поняла, чем именно заслужила такой взгляд и, положив руку на его лоб, ощутила влагу, которая обожгла ее кожу, заставив при этом громко скрипнуть зубами.
– Теперь-то ты доволен? – не выдержала она, почувствовав, как превращается в самые настоящие волны злобы, что беспощадно накрывали с головой ее деда, прикованного к постели.
– Я буду наблюдать, как умрет твой дурацкий утконос, а теперь еще мне придется смотреть, как умираешь ты, старый, старый засранец!.. – не сдержалась Виктория, – и из-за твоего гребаного утконоса я не могу спокойно жить! Я постоянно виню себя и не могу, просто не могу быть счастливой, я…
Виктория замерла, почувствовав, как ее дедушка всё же смог положить свою иссохшую, холодную, истыканную шприцами руку на ее теплую молодую ладонь.
– Скажи… Скажи, что хочешь… – прошептал Джаред.
– Я… – Виктория сжала зубы, почувствовав, как к ее глазам подступают слезы, а ее сердце вот-вот взорвется, – я ненавижу тебя! Ненавижу и тебя, и бабушку, и этого говнюка, деда Харта! Но больше всего я ненавижу свою мать! Которая ушла, ушла, так и не увидев меня, и ты… Зачем ты вообще родил ее?! Чтобы она затем заделала меня? В этом и был твой гениальный план? Зачем ты вообще дал мне жизнь? Ответь, ответь мне, черт тебя подери! Чтобы я сама страдала и заставляла страдать других?! Вот это ты называешь жизнью?! А, дед? Скажи же мне, что ты хочешь от меня?! Что?..
– Чтобы ты была счастливой.
– Счастливой?.. Счастливой?! – взорвалась Виктория. – Как по-твоему я могу быть счастливой?! Что это вообще, мать твою, значит?! – уже орала, срывая голос Виктория, – всё это! Всё, что сейчас на мне надето, даже эта гребаная палата, в которой ты лежишь, умыто… – Виктория начала своими ногтями царапать лицо, буквально стараясь содрать кожу со своего лица, – буквально умыто кровью людей острова Утконоса, оно всё стоит на их костях! А вот эти, вот эти вот руки, – трясла Виктория, – тоже по локоть в крови твоего дорогого животного! И что ты предлагаешь? Быть мне счастливой, когда все ненавидят меня, когда я сама себя ненавижу?! – она подскочила к Джареду и заглянула прямо в глаза, – ну скажи, скажи, что ненавидишь меня!!
Джаред какое-то время, не мигая, смотрел на Викторию, так что ей стало даже страшно, что у деда мог случиться инфаркт, с его-то ослабленным организмом, однако тот, слегка улыбнувшись, незаметно для самой Виктории завел руку ей за спину и притянул к себе, отчего Виктория лишь стала брыкаться в истерике еще больше, однако, вместо того, чтобы нанести ей вред, Джаред из последних сил обнял ее так крепко, но при этом и так нежно, как никто никогда не обнимал.
– Это все совершенно неважно, дорогая, в конечном счете, а ведь ты так похожа на свою мать и свою прабабушку, даа… Это всё не важно. И я люблю тебя, Виктория, поверь в это!.. Поверь, что ты оказалась тут только благодаря любви… И последнее, о чем я тебя попрошу… Постарайся, хотя бы попытайся полюбить саму себя, и тогда, может, ты поймешь, что мир не такое уж и плохое местечко.
Виктория не знала, что сказать, и будто бы окаменела, пока не почувствовала какую-то чесотку в районе спины, пока не поняла, что рука ее деда просто соскользнула вниз по ее спине, вместе с тем, как электрокардиограф, запищав рядом, констатировал остановку сердца пациента.