К тому моменту, как по палате забегали медсестры, Виктория уже знала, что дедушка мертв, и что его уже не вернуть, однако сама она при этом ощущала невероятную легкость. Это не было сопутствующим ощущением, не было защитной реакцией организма на стрессовое событие, наоборот, все лишние препоны и закупорки ее угнетенного состояния вмиг испарились, будто бы весь мусор ненависти, злобы и вины, что сидел в ней столько лет, вмиг исчез, как будто бы его и не было никогда, а было лишь чувство бесконечной благодарности прекрасному миру, который Виктория могла сделать еще лучше. Это было важнейшее чувство, которое журналистка смогла пронести с собой сквозь года со времени смерти Арчибальда и его хозяина Джареда, оно вновь заставило тело Виктории покрыться мурашками, что как бы давали ей команду открыть рот и остановить уже собравшегося покинуть комнату мужчину: «Майкл, не уходите, прошу! Я вернулась, я… Я знаю, что мы можем сделать».
143. – И что же ты собрался делать сейчас, дурень? – саркастически обратился не то к самому себе, не то просто задав риторический вопрос, юный писатель, продолжая с каждой секундой стремительно приближаться к земле.
Хотя драгоценное время уходило безвозвратно, мысли, что роились в голове падающего человека, не могли никоим образом его спасти, хотя бы потому, что он не ощущал само падение, как физический акт, как соприкосновение с землей, с грубой материей. Казалось, ему совсем не грозит это, потому что, как бы это странно ни звучало, отчетливое впечатление было таково, что он не падал, но скорее тонул, только на сей раз не в чьем-то бассейне, а в темно-синем небе, которое освещалось с горизонта далекой звездой, которая своим светом пока что заслоняла тысячи, миллионы других, что скоро бы открылись взгляду наблюдателя, который с придыханием наблюдал за своим чудесным полетом, гравитацией наоборот, что, казалось, отталкивала его изо всех сил от той маленькой зелено-голубой сферы, которую писатель привычно называл домом.
От этой мысли путешественнику почему-то стало невероятно грустно, хотя прямо сейчас у него и не было четкого представления или даже догадки из-за чего конкретно или, уж тем более, из-за кого его сердце сжимается так сильно, что будто бы в любой момент готово разлететься на тысячу кусочков, которые по отдельности взлетят в небо еще быстрее, чем его обрюзгшее тело, которое в последние годы его прогрессирующего ожирения, тем не менее, теперь ощущалось не то что даже легким как перышко, но тотально невесомым, и даже больше – приобрело совершенно иное качество, будто бы заставляющее всё окружающее вокруг пространство двигаться всё быстрее с каждой секундой. Несмотря на столь занимательные новые открывшиеся и доселе непознанные способности, путешественник, тем не менее, испытывал желание кричать от ужаса от этой новой реальности, которая с каждым мгновением переставала быть новой, а становилась всё более узнаваемой, такой, какой наблюдатель будто бы знал ее уже очень и очень давно.
Кинув прощальный взгляд на родную планету, которая была для него домом, путник наблюдал за тем, как поверхность ее трансформируется, подобно тому, как невидимый художник, смешивая краски жизни, уже превращал скучную поверхность планеты в светящийся диск кристально чистой светлой воды, в которой все континенты, подобно атомам, сливались в единый материк в форме странного зверька, который каким-то чудом сумел появиться на свет, и узнал в нем самого себя, а, точнее, свою собственную тень, которая отбрасывалась им при выходе из атмосферы. Уже выше начиналась чернота космоса, с которой слился Грегори, тут же став озарять самого себя тысячами пылающих глаз, между которыми, подобно извивающимся змеям, заструились разноцветные узоры, что очертили контуры тела Богини, которая и была этой открывшейся бесконечностью звездных тел. Это пространство протянуло руки к своему дорогому ребенку, которого она, убаюкивая, обволокла своей заботой. Маленькое существо, в свою очередь, засыпая, уже начало забывать все свои треволнения, ровно, как и так называемый «Дом», поскольку он был один единственный, кто здесь и сейчас покоился в полном тепла теле своей матери.
144. – Спит? – мягко спросил мужчина, потрепав закрывшего свои глазки утконоса.
Девчушка, держащая его на руках, утвердительно кивнула, добавив, – бедный Арчи, старый уже… – помедлила она с продолжением, – хотя, знаешь…
– Да?.. – негромко, но уверенно отозвался голос мужчины.