– Сука! Ебаный убийца! – в истерике кричала в лицо Стивену его дочь, которая только что потеряла свою собственную, – ты, ебаный психопат, – после чего последовал еще один удар, – раз убил свою мамашу, значит, можно и внучку родную в гроб свести, ты больной уе…
Стивен резким движением прижал Элис к стенке, да так, что воздух из ее легких мгновенно вышел наружу.
– Успокоилась, – вдавив ее в стену еще сильнее, прошипел он, – успокоилась, я сказал.
– Ты, – задыхаясь, плюнула Элис в Харта, покраснев, – ты хоть понимаешь, что сейчас произошло?! Джулия, Джу… Лежит там, как какой-то мешок, который распотрошили, она… она… – тряслась в истерике Элис.
– Ее детей спасли, – спокойно парировал Харт, – их эмбрионы в инкубаторах.
Элис, казалось, слегка успокоилась и, расслабившись, дала понять Харту, что можно ее отпустить.
– Я заберу их, – опустив глаза, прошептала Элис.
– Девочка останется в империи, – уверенно продекларировал Стивен, – с пацаном делай, что хочешь.
– Нет, – прохрипела Элис, – я … заберу обоих.
Стивен резко развернулся, со всей силы ударил стену буквально в сантиметре от головы Элис, заставив ту вздрогнуть.
– И чтобы она сдохла, как и твоя дочь, из-за баек о шлюхе-матери твоего муженька? Не будет этого!
Элис, ничего не ответив, лишь сползла на пол, закрыв руками лицо, задыхаясь от слез, что заливали ее лицо.
– Она станет наследницей Империи, и ее жизни никогда и ничто не будет угрожать, я всё сказал, – развернувшись и не обращая внимания на причитания своей капризной дочери, пошел прочь Император по коридору, который вел также и в помещение, где внутри хитроумно сконструированной машины уже бились два маленьких сердца, в унисон друг другу, что, как будто, уже пытались наладить первый контакт с миром и между собой.
162. – Мы на месте, – в который раз дал знать о себе внешний мир в лице механизированного голоса внутри бронетранспортера, который вернул обратно в реальность Викторию и Кевина.
– Все хорошо? – мягко положив ладонь на руку своего брата, заботливо спросила сестра.
– Да, – тихо отозвался тот.
– Тогда, – сжала она его руку, – пойдем.
В тот момент, когда они оба спрыгнули с борта сухопутного судна, время как будто бы замедлилось в ослепительном свете прожекторов, что были направлены на них, и будто бы устилающих дорогу перед ними в переливающийся разными цветами радужный мост, что соединял прошлое и будущее, где, среди прочего, прошли два важнейших события прошлого, когда великий воин смог, превзойдя свои собственные желания, одолеть свою безумную супругу-императрицу, что, в конце концов, привело к освобождению соседних островов, что, тем не менее, через несколько тысяч лет вновь чуть не были захвачены очередным нашествием варваров. Тогда произошла и вторая примечательная история, описывающая самопожертвование одного странного монаха, что назвался именем древнего героя, которого и поныне некоторые последователи считают земным супругом Богини. Он же смог вдохновить рабов на бунт против их угнетателей, и сейчас на том же самом месте, после нескольких тысячелетий после описанных событий, то, что стало истинной землей лилового трайба переживало третье, и, вполне возможно, самое суровое испытание. Теперь враг не нападал откуда-то извне, но действовал изнутри, подобно эфирной болезни, где обезумевшие клетки организма начинали поедать свой же собственный «дом» до тех пор, пока их храм, их единственное пристанище не разрушалось из-за их жадности вместе с ними же. То же самое по аналогии происходило и с самим островом. В то время как настоящий враг готовился захватить остров без единого выстрела, прикрывшись древними традициями и трусостью Конгресса, сам же лиловый трайб в своей основной массе бездействовал, парализованный безумными действиями своего нынешнего вождя, который, ради своего личного безудержного обогащения, готов был отдать на откуп целую страну, которую он поклялся защищать.
Виктория шла уверенно, держа за руку Кевина и обдумывая все эти детали, где переплетались архетипические события прошлого, смешанные с историческим контекстом, и которые выливались в настоящее – в светящийся стадион, к которому были прикованы взгляды всего мира. Он, правда, внешне не выглядел, как бастион победивших варваров, насадивших рабство, не физическое, но ментальное, что было еще страшнее в течение тысячелетних попыток покорить свободный остров, но, скорее наоборот, как событие, свидетельствовавшее об абсолютной свободе данного места, которое с распростертыми объятиями принимало туристов и делегатов Конгресса, которое однако все же продолжало держать их всех лишь на строго ограниченной территории острова, за пределами которой творился форменный беспредел, свидетелем которого Виктория, как не самая последняя фигура в этой политической игре, становилась регулярно.