– Непременно, – всё еще продолжая сжимать в своих объятиях Кевина, спокойно ответила Виктория, – ведь кто это сделает, если не я?
– Вика! Наконец-то снова свиделись! – приветствовал девушку, не дав Кевину и рта раскрыть, лиловокожий мужчина, одетый в белый смокинг, поверх которого было накинуто подобие плаща, который переливался разноцветными геометрическими узорами и, как предположил Кевин, было атрибутом национальной одежды острова.
– Я была немного занята, Чаррама, – слегка кивнула головой Виктория.
– О, я уже наслышан! – улыбнулся пришелец белоснежной улыбкой, аккуратно беря девушку за руку и одарив ее ладонь легким поцелуем.
Несмотря на всю эту напускную любезность, Кевин ощутил неприятные вибрации, которые, как будто бы, исходили от этого субъекта и буквально вкручивались ему под кожу, заставляя испытывать дискомфорт при каждом его движении.
– А вы… – выпрямившись и слегка прищурив взгляд, обратился Чаррама к спутнику Виктории.
– Я… – пискнул Кевин, ощутив, как его голос практически мгновенно испарился.
– А! Я узнал вас! Вы же выступали сегодня на открытии! Хочу отметить, что гостям очень понравилось, не зря все-таки мы вас позвали! – распростерся перед «гостем» мужчина, – так где же вы все-таки были?
– Я… – явно не понимая, чего именно хочет услышать от него этот странный белозубый лиловокожий, смутился Кевин.
– Кевин был очень занят сбором своего оборудования, Вождь, к тому же…
В этот момент Кевин почувствовал, как его сердце бешено забилось, в то время, как все остальные части тела, казалось, налились какой-то совершенно невообразимой силой, которую он готов был пустить в ход в любой удобный момент.
– Простите… – резко прервал Викторию Кевин, выступив вперед и практически вплотную подойдя к белоснежному лиловокожему, – простите, вы ведь вождь этого острова? – не узнав свой собственный голос, вопросил Кевин, всей собственной спиной ощутив взгляд, которым его одарила Виктория, а затем почувствовав, как в его спину впились острые ногти Виктории, которая, казалось, превратилась в хищницу, что готова была разорвать своего братца на кусочки, лишь бы не допустить этого диалога.
Чаррама не ответил на вопрос, лишь слегка нахмурив брови и слегка улыбнувшись, внимательно глядя на странного иностранца, который решил сам сократить дистанцию между ними.
– Вика, с твоим другом всё в порядке? – слегка покосившись на девушку, притворно улыбнулся Чаррама.
– Не прикидывайся, – загородив собой Викторию, проговорил Кевин, – говоря так, будто не знаешь, кто я такой.
Чаррама перевел свой взгляд на лицо Кевина и оскалился: «Ну, конечно, знаю! Ты – выблядок той шлюхи Джулии, которая не смогла устоять передо мной, и…»
Кевин ощутил, как от его живота к мозгу прошло настоящее извержение вулкана, которое уже выбросило своей взрывной силой его руку для удара, всего одного удара по морде этого лиловозадого, который должен был расколоть его ухмыляющееся лицо на две половинки. Однако, прежде чем Кевин успел завершить движение, он был бесцеремонно сбит с ног.
– Вот, черт, похоже эти псы меня все-таки достали, – успел было подумать про себя Кевин, прежде чем распластаться по полу.
167. Лежа посреди своей комнаты, юный послушник Арчибальд потянулся, ощутив, как его голова вновь загудела и поняв, что сейчас как раз наступило то самое время, которого он столь долго ждал, перевернулся, начав наблюдать за тем, как очертания его комнаты в храме начинают едва заметно светиться в местах соединения стен, а также, описывая контуры предметов, которые стали похожи на солнечные затмения в миниатюре, где детали самого объекта покрывала мгла, в то же самое время вырисовывая непосредственно сам силуэт почти что нестерпимым светом, что отпечатывался не на сетчатке глаза, а непосредственно будто бы возникал в самом мозге.
Глядя на окружающее его пространство, ум послушника так же будто бы начинал подсвечиваться изнутри совершенно неописуемым свойством, единственным, хотя бы слегка приближенным описанием которого могла стать непоколебимая уверенность в своем собственном существовании. Что же именно это означало как для самого одинокого путника, так и для окружающего его мира? Он и сам до конца этого не понимал, но усиливающееся ощущение отстраненности и даже какой-то абсолютной нереальности окружающего его пространства соседствовало одновременно с фактом полного приятия самого себя, как наблюдателя, однако, определить, кем же являлся по-настоящему этот самый «наблюдатель», было крайне сложно. Тем не менее, миновав стадию сомнений, послушник, вновь отпустив образ белоснежного древа жизни, покрытого лиловой листвой, на ветках которого уже притаились тысячи вот-вот готовых раскрыться куколок бабочек, что перемешивались вместе с созревшими плодами знаний энергофруктов, попытался оставить это физическое средство переноса своего сознания в иные измерения, одновременно с символическим сравнением окружающего пространства, для того, чтобы отдаться тому потоку откровения, который убедительно доказывал, что химические процессы при взаимодействии химикатов с мозгом были скорее следствием, нежели причиной той тайны, в которую он готов был нырнуть с минуты на минуту. А тайна эта была настолько же простой, насколько и сложной: ведь как было под силу одному разуму справиться с бременем прошлого, что, сплетаясь с будущим, преобразовало всю жизнь всего лишь в игру материи, что еще более пышно расцветала в иных качествах жизни, которые юный Арчибальд не мог себе представить просто в силу своего отождествления с текущим телом и его функционалом, в том и числе и умственным.