– Все эти истории! И про Арчибальда, и про бабочку-богиню, и про мир после смерти – все это брехня! Я не для этого пришел к вам! – чувствуя, как уже готов собственноручно расписаться в своей трусости и глупости, в бессилии кричал монах, пытаясь скрыть за своей агрессией ту никчемность, что ощущал всегда по отношению к себе, – я пришел к вам за силой, за знаниями! Я пришел за способностями, которые помогли бы мне справиться с этим миром! Получить все, что мне нужно! И не бояться никого и ничего, до самой смерти, и даже ее саму! А потом…. Мне какая разница, что будет потом, когда я стану прахом?!
Учитель с улыбкой долго смотрел, как громко дышал и, вытаращив глаза, буквально трясся от злости к самому себе его верный ученик, что был полностью готов и которого уже было нечему учить.
– Как это понимать? – снова отчаянно взвыл монах. – Как это нечему учить? я точно такой… – сумел процедить он, скрипя зубами, – я остался точно таким же, как и пришел сюда! Ярость, злоба, зависть и страх – ничто из этого не оставило меня! И Вы хотите сказать, что время, которое я провел здесь, весь труд, что я вложил в ваш сраный храм, – все напрасно??
– Вовсе нет, – отрицательно мотнул головой учитель, а затем протянул руку, чтобы коснуться груди монаха. Когда пальцы старика мягко коснулись обнаженной кожи юноши, он моментально испытал новый прилив злобы, он готов был пасть окончательно, войти в полное неистовство и нанести смертельный удар кулаком по лицу учителя. Однако, прежде чем произошло непоправимое, монах замер, почувствовав, что его сердце будто бы остановилось. В этот момент он начал бешено пытаться вдохнуть воздух, подобно выброшенной на берег рыбе, после чего стал неуклюже заваливаться на бок, четко отдавая себе отчет в том, что неумолимо теряет сознание. В это время весь мир предстал перед ним не более чем какой-то картиной, набором размазанных по невидимому холсту красок и мазков, а не реальностью, где существовала разумная жизнь. Оставалось быть лишь пассивным наблюдателем накатывающего одиночества бытия, вечного ада в этом безумном состоянии предсмертной агонии.
Не в силах сделать ничего, а лишь безвыходно ожидая, как его организм умрет от недостатка эфира, монах чувствовал, как руки его начинают неметь вместе с ногами. Это жуткое ощущение подбиралась к его голове, готовясь навсегда зафиксировать его мозг в кошмарном бездеятельном положении мертвеца, где не было ничего, кроме зловещей пустоты. И может это и было то, чего он боялся всю жизнь, пытаясь отогнать гнетущие мысли, уповая лишь на то, что он молод, и что смерть никогда не придет за ним. Но вот он был тут, и было абсолютно четко сформулированное ощущение конца – бесповоротного и вечного. Возможно даже, что он это и заслужил, но все равно продолжал со слезами на глазах взирать на своего учителя, безмолвно умоляя о последнем и единственном шансе, которого он не заслуживал. Если сейчас он выживет, он непременно сразу же станет примерным монахом и всю свою жизнь до последнего вздоха будет трудиться только на благо храма и его постояльцев и…
– И долго ты будешь так валяться? – переведя руку с сердца на макушку путешественника, улыбнулся учитель.
– Нет, это точно конец, он меня даже не понимает, – с ужасом успел подумать монах, дрожа всем телом, отсчитывая секунды отведенного ему времени жизни, он парализовал мое сердце и скоро этого ждет и мой разум! И когда это случится, когда это случится…
***
– Долго еще будешь тут валяться? – улыбнулась Богиня, проведя рукой по макушке своего возлюбленного, который, улыбнувшись, с прищуром посмотрел на ее стройный стан одним глазком.
– Сколько захочу, – откинувшись на спину, проговорил путешественник, ощущая, как тысячи солнц, что блуждали по бесконечному саду, где он играл со своей супругой, согревали его лицо.
– А ты хотела предложить мне какое-то еще одно развлечение?
– Если ты не будешь против, – игриво улыбнулась Богиня, прислонившись к мужу всем своим телом, и, будто бы затрясшись от страха, который лишь развеселил великого Владыку и заставил его громко рассмеяться. Из смеха его выродились орды демонов, многомерных сущностей, которые, подобно рою пчел, набросились на его возлюбленную, которая своими дикими воплями ужаса кое-как скрывала свой смех.
– Ну, так и быть, – встав на ноги, вскинул вверх свою руку творец, в которой уже возникло копье, разделившееся у своего острия на три пики, что могли в мгновение ока уничтожить мельтешащих демонов. Этот жест, однако, показался владельцу трезубца слишком скучным и, более того –неблагородным, поэтому Творец уменьшился в миллионы тысяч раз, наделив время и пространство своими собственными качествами, где все прежние заслуги Бога исчезли, а сам он оказался в безумном лабиринте мира собственной фантазии, где он, стоя уже, не возвышался над всем сущим, но, напротив, был на голову ниже самых низких своих воплощений, и, расставив в стороны руки, тем не менее, тем же тоном, не требующим отлагательств, приказывал всему миру: