— Что за дивизия? Кто ею командовал? — спросил Сталин.
— Полковник Карпов! — отчеканил Воронов.
Он хотел добавить, что встретил Карпова, теперь уже генерала, здесь, в Бабельсберге, что именно ему докладывал о случившемся у Стюарта, однако не успел окончить доклад, потому что…
Но Сталин быстро спросил:
— Карпов? Который сейчас у Жукова?.. Но это значит, что комиссаром у вас был…
— Полковой комиссар Баканидзе! Он и вручил мне орден.
В лице Сталина внезапно произошла странная перемена. По нему пробежала мгновенная судорога. Боли? Страдания?..
— Он не дожил до нашей победы, — с горечью сказал Сталин. — Не дожил!..
Воронов не мог знать, что, напомнив Сталину о Баканидзе, он напомнил ему и о том, чем закончился три с половиной года назад разговор между ними.
Тогда Сталин сказал Ревазу Баканидзе; «Мы делали все, что могли, Резо. Почти все. Однако у нас были ошибки. Да, были ошибки. Допущен просчет. Но прежде чем сказать это народу, надо разбить врага».
Сталин отчетливо помнил, что сказал ему на прощание Баканидзе: «Это тот ответ, который хотел от тебя услышать. Остальное после победы».
Сталин дал этот ответ. Не только одному Баканидзе. Всему народу. В своей речи по случаю Победы он выполнил обещание, которое дал старому другу и соратнику.
Молчание длилось всего несколько мгновений. Потом снова раздался голос Сталина:
— Как долго вы находитесь в Германии? — Видя, что Воронов продолжает стоять, Сталин сказал! — Садитесь.
— С того времени, как наши войска в нее вступили, — ответил Воронов.
— Скажите, как наши войска ведут себя по отношению к немецкому мирному населению? — Сталин положил на стол трубку и остановился напротив снова занявшего свое место Воронова.
Это был еще один неожиданный переход. Казалось, Сталин окончательно забыл, с какой целью он вызвал сюда Воронова.
— Затрудняюсь сказать… Не знаю, товарищ Сталин, — ответил Воронов. — После всего того, что немцы творили на советской земле… Я думаю, наши ведут себя сдержанно. Хотя отдельные эксцессы…
— Отдельные эксцессы… — повторил Сталин. — Да. Русский человек отходчив. Ну, а немцы?
— Немцы? — переспросил Воронов. — Наверное, есть разные немцы. Одни хотели бы забыть гитлеровский кошмар и мирно трудиться. Но, конечно, есть и другие…
— Значит, две души у Германии?
Воронов не сразу понял, что имеет в виду Сталин.
— Существовало мнение, что Германию надо расчленить. Мы всегда были против. Германии следует оставаться единой. Но кое-кто уже сейчас делает ставку по крайней мере на две Германии. Мы — на ту, которая, по вашим словам, хочет мирно трудиться. На эту ее душу. Другие — на другую…
Сталин разговаривал как будто не с Вороновым, а то ли с самим собой, то ли с кем-то, кто находился за пределами этой комнаты.
— Я бываю в одной немецкой семье, товарищ Сталин, — сказал Воронов. Его недавний разговор с Вольфом имел прямое отношение к тому, что интересовало Сталина. — Глава ее — рабочий. Его завод разрушен, но он каждый день ходит к развалинам. Не может жить без работы. Недавно он спросил меня: «Что будет с Германией?»
— Что же вы ему ответили? — с интересом и в то же время строго спросил Сталин.
— Я ответил… — неуверенно сказал Воронов, — что будущая Германия должна принадлежать таким, как он. Рассказал о ялтинских решениях…
Он с тревогой ждал, как отнесется Сталин к его словам.
— Правильно сказали. Хотя и несколько упрощенно… — Сталин усмехнулся. — Если другим, — он сделал движение рукой в сторону окна, — когда-нибудь удастся расчленить Германию, товарищу Воронову придется отвечать перед этим немецким рабочим. Впрочем, вы тогда будете вправе переадресовать его к вашему другу Черчиллю.
Сталин задумался и возобновил свое хождение по комнате — от окна к двери и обратно.
Воронов с радостью подумал, что его вина, очевидно, забыта и он прощен.
— Так что же с вами делать? — остановившись перед ним, негромко спросил Сталин. — Как вы сами расцениваете свой поступок?
Воронов вскочил.
— Виноват, товарищ Сталин, — упавшим голосом сказал он, понимая, что в эту минуту решается все его будущее, может быть даже сама жизнь…
— Вам никогда не приходилось читать… — начал Сталин и вдруг замолчал, словно что-то припоминая.
— Что именно, товарищ Сталин? — спросил окончательно сбитый с толку Воронов.
— В каком-то старом романе, — видимо, так и не вспомнив, в каком, продолжал Сталин, — моряк ведет себя как герой. А потом совершает тяжелый проступок. Капитан приказывает за геройство наградить. А за проступок — расстрелять.