Не спеша пробираясь к выходу, Воронов решил, что вернется в гостиницу и подумает о плане первой статьи, которую ему предстоит написать.
Подольцев был отчасти прав. Отправлять оперативные корреспонденции Воронов не собирался. Броские детали, первые зрительные впечатления, внешний вид дворца и зала, где будет происходить Совещание, подробности приезда делегаций — все это наверняка тотчас будет «расстреляно» корреспондентами ТАСС и ежедневных газет. Совсем обойтись без таких деталей, вероятно, нельзя, по главное должно включаться в другом.
Ведь уже в те годы, когда Совещание было только целью, достижение которой — это понимали все — требовало немалых усилий, в газетах и журналах публиковалось великое множество материалов на тему «Хельсинки».
Его, Воронова, статья не может, не должна быть повторением пройденного. Редакция ждет от своего обозревателя совсем другого: глубокого осмысления того поистине уникального события, которому послезавтра предстоит начаться здесь, в Хельсинки, его места в истории послевоенных международных отношений.
Перед отъездом Антонов сказал Воронову, что размером статьи он может не стесняться. Пусть будет печатный лист или даже полтора, то есть страниц сорок на машинке.
Для такого материала редакция не пожалеет места.
Но как обойтись без повторений, как сказать нечто новое по сравнению с тем, что уже было сказано?
«Ничего, — подумал Воронов, — доберусь до гостиницы, часик-другой посижу за столом, кое-что набросаю, и дело пойдет само собой…»
Но он ошибся. Уже не меньше часа сидел он в удобном, обитом блестящим зеленым синтетическим кожзаменителем кресле, положив на колени блокнот и сжав в пальцах шариковую ручку, а дело не двигалось с места.
Событие, ради которого Воронова послали в Хельсинки, не укладывалось в обычные рамки. Многим оно казалось просто невероятным. Слова «хельсинкское Совещание» уже в течение ряда лет звучали в речах государственных и партийных деятелей, без них не обходилась ни одна сколько-нибудь серьезная статья на международные темы, они мелькали во всевозможных коммюнике и заявлениях, подчас теряя конкретный смысл, способность материализоваться, из благого пожелания превратиться в реальный факт.
В качестве журналиста Воронов много раз ездил в западные страны, сопровождая всевозможные советские делегации, в том числе и парламентские. У них были встречи с президентами, премьер-министрами, министрами иностранных дел, руководителями палат. Советские представители каждый раз настойчиво предлагали созвать общеевропейское совещание по безопасности. С тех пор как правительство Финляндии выразило желание провести такое Совещание в своей столице, оно стало именоваться «хельсинкским». Отказов, во всяком случае прямых отказов, советские предложения, как правило, не встречали. «Да, конечно. Да, желательно. Однако нужно как следует подготовиться» — вот что обычно раздавалось в ответ…
Между тем шли месяцы, а за ними годы.
Что же в конце концов сделало европейское Совещание реальностью? Как, когда, каким образом начали таять льды «холодной войны»?
В течение долгих послевоенных лет ледяной покров, сковавший не только действия, но и души людей, казался вечным. Таяние этих льдов представлялось столь же отдаленной перспективой, как и грядущее изменение мирового климата в результате таяния арктических снегов… Как же все это произошло теперь? Как?!
С чего начать статью? С предыстории хельсинкского Совещания? С Декларации, в 1966 году выработанной в Бухаресте Политическим консультативным комитетом государств — участников Варшавского Договора? С будапештского Обращения этих же государств в 1969 году, где содержался призыв созвать Совещание стран Европы, США и Канады? Или с женевского многомесячного подготовительного этапа, со споров и дискуссий, которые, как это порой казалось, способны были похоронить саму идею общеевропейской встречи? Но и об этом писалось уже не раз.
Так как же сковать в статье цепь времен? Где искать точку отсчета? Как найти вершину, откуда можно охватить взглядом послевоенные десятилетия? Особенно последнее — ведь именно оно сделало возможным то, что должно произойти послезавтра.
Наконец, — это тоже немаловажно — как назвать статью? А что, если просто и коротко: «Победа»? Подумав об этом, Воронов тут же вступил во внутренний спор с самим собой. Победа чего? Чья победа? Над чем? Над кем?