– Хочешь сказать, что мы своего рода идеалисты? – усмехнулся я.
– Именно «своего рода»! – воскликнул Чарли.
– Что ты вкладываешь в эти слова?
– А то, что вообще-то вы практичные ребята, – подмигнул Чарли. – Наверное, хотите прибрать к рукам Европу, Германию, во всяком случае… Нет, нет, ты подожди сердиться. Я лично считаю, что у вас для этого есть все основания! Честно тебе говорю: я вас понимаю и одобряю. С точки зрения бизнеса. Вообрази: два концерна вели между собой смертельную борьбу, один из них выиграл. Для чего? Для того, чтобы предоставить побежденному свободу действий? Или для того, чтобы скрутить его в бараний рог?
Мне захотелось проследить за ходом его мыслей до конца, и я спросил:
– Каким же образом, ты полагаешь, мы собираемся подчинить себе Германию?
– Силой, конечно! У вас же здесь войска!
– Но у вас тут тоже войска!
– Ну… тогда через местных «комми»! Кто им помешает выступить завтра от имени всех немцев и заявить, что Германия превращается в социалистическую, советскую страну, или как там еще по-вашему, не знаю.
– Но пока что «комми», если тебе так угодно называть немецких коммунистов, предложили совершенно иное, – сказал я.
– Где и кому? – с усмешкой спросил Брайт.
– Одиннадцатого июня и во всеуслышание, – ответил я.
– Одиннадцатого? – недоуменно пробормотал Брайт. – А что произошло одиннадцатого июня?..
Вот когда мне пригодилась декларация, которую я получил от Ноймана и, прочитав, так и носил в кармане своего пиджака.
– В этот день, – сказал я, – Центральный Комитет немецких коммунистов опубликовал в Берлине декларацию.
– Почему именно одиннадцатого?
– Потому что только десятого была разрешена деятельность антифашистских партий и организаций.
– И о чем же в ней говорилось, в этой декларации?
– О необходимости уничтожить остатки гитлеризма. О борьбе против голода, безработицы и бездомности, У тебя есть возражения?
– Нет, – пожал плечами Брайт. – А что еще?
– О воссоздании демократических партий и рабочих профсоюзов. Об отчуждении имущества бывших нацистских бонз. Возражаешь?
– Не валяй дурака, Майкл. Мы демократическая страна. Как же я могу?
– Значит, поддерживаешь. Отлично. Тогда, может быть, ты против мирных и добрососедских отношений с другими народами? Такое требование тоже содержится в декларации. Или возражаешь против возмещения ущерба, который Германия нанесла другим народам?
– Нет, почему же… С этим я тоже согласен.
– Тогда вступай в коммунистическую партию, Чарли. Ты самый настоящий «комми». Я перечислил тебе большую часть пунктов, содержавшихся в декларации. Ты с ними согласен!
– Наверное, ты морочишь мне голову, Майкл? Среди западных журналистов считается аксиомой, что местные «комми» будут действовать как ваши агенты и отдадут Германию в ваши руки. Уверен, что и мои товарищи по профессии и наши боссы не знают о том, что ты называешь «декларацией».
– А если бы знали?
– Разумеется, напечатали бы в своих газетах. Иначе это была бы нечестная игра.
– Ты за честную игру?
– Я еще ни разу никого в жизни не предал и никому не изменял, – с искренним негодованием объявил Брайт.
Напоминать ему о фотографии не имело смысла. В конце концов, он уже в какой-то мере искупил свою вину.
Я полез в карман пиджака, вынул тоненькую брошюрку и протянул ее Брайту.
– На, держи, – сказал я. – Только она на немецком языке. Но, может быть, это и к лучшему. Дай перевести тем кому полностью доверяешь. Я не хочу, чтобы ты заподозрил меня в искажениях при переводе. Беру с тебя только одно обещание.
– Какое?
– Ты постараешься, чтобы декларация была опубликована в американских газетах. Хотя бы в одной. И с любыми комментариями.
– Обещаю, – сказал Брайт, взял брошюру и сунул ее себе в карман. После некоторой паузы вдруг рассмеялся: – Все же ты меня удивляешь, Майкл!
– Чем именно? – спросил я.
– Ну, как же: мы вели разговор о тебе, о твоей будущей судьбе, а ты перевел его на судьбу Германии. Да провались она к черту! Подумай лучше о себе!
– В каком смысле?
– Не обидишься, если я тебе отвечу как истинный друг, как боевой товарищ, который никогда не предаст ни тебя, ни то дело, ради которого мы здесь находимся?
– Не обижусь, – пообещал я.
– Так вот что я тебе скажу: не женись. Подожди. Иначе твоя Мэррия бросит тебя максимум через год.
Я почувствовал, что кулаки мои непроизвольно сжимаются.
– Майкл-бэби! – поднимая голову от рулевого колеса и переводя на меня свой сочувственный взгляд, произнес Брайт. – Что ты можешь дать любимой женщине?