Общеизвестно, что встреча Нового года в последние часы всегда омрачается. Для НЕЕ тем, что заедает молния, не ложится локон и ломается ноготь. Для НЕГО тем, что проходят все сроки, стрелки с бешеной скоростью несутся к двенадцати, а ОНА невыносимо спокойная, продолжает сотый раз рассматривать себя в зеркало, словно гвардеец перед большой армейской инспекцией.
В результате ОН и ОНА перед самым Новым годом немного ссорятся. Но это ничего. Это в порядке вещей. Если хотите, это традиция.
Главное не ссориться в предстоящем году. Может быть, даже эта маленькая предновогодняя ссора — жертвоприношение, так сказать, телец, отданный на заклание, чтобы умилостивить богов, чтобы не было в наступающем году больших ссор.
(Ах, каких только жертв не принес бы Александр этим богам, если б только мог предвидеть, что ждет его в первые же часы Нового года!)
Большой стрелке оставалось пробежать десяток минутных делений, когда разрумянившиеся, расстегивая на ходу пальто, Люся и Александр влетели в стеклянные двери трехэтажного особняка на Суворовском бульваре.
У дверей их встретил ответственный за вечер — известный спортивный репортер и футбольный обозреватель, как всегда элегантный, подтянутый, красивый. Ему было пятьдесят, а выглядел он на сорок.
В фойе стояли разукрашенные елки, висели смешные объявления: «Оставь одежды, всяк сюда входящий», например. Торопливо сбросили пальто, помчались на второй этаж, в Мраморный зал.
За большим столом сидела почти вся редакция: сотрудники со своими, ранее незнакомыми Александру, женами, сотрудницы с мужьями. Только Елисеич был один — по случаю праздника он надел чистую белую рубашку, но все равно помятую и без галстука.
Стол был накрыт изобильно. Стояло множество вкусных вещей, а напитки Люсю и Александра не интересовали, что немедленно отметил Юрка Соловьев.
— Порядок! Нам больше останется. Нет того, чтобы в спортивном журнале вообще никто не пил. Чтоб за всю массу сотрудников вынужден был отпиваться заведующий массовым отделом! Вот Елисеич... Ты же известный физкультурник — ты наверняка не пьешь?
— Меняю, старик, свою выпивку на твою закуску. Ведь не пойдет? Не пойдет, — Елисеич хитро подмигнул: он знал, что Соловьев любил хорошо поесть.
— Не пойдет, — уныло согласился тот.
Сенсацию вызвало появление редакционного художника Коли с Верой Бродской. Они явились последними, буквально за минуту до двенадцати, запыхавшиеся, испуганные — не опоздали ли. Вера смущалась невероятно. Коля высоко держал кудлатую голову, но, видно, тоже был не совсем уверен в реакции. Быть может, они затем и примчались в последний момент, чтобы в полночной суете на них не обратили внимания. Но план не удался. Соловьев все же успел воскликнуть:
— Братцы, проглядели! Проглядели нашего Дейнеку. Сто раз сватали — ничего не получалось. Не поддавался, как утес. А тут явилась Белая королева — и пожалуйте! Вот как теперь практику-то проходят. Знала, куда идти... Не случайно к нам рвалась!
— Да что вы... — совсем растерялась Вера.
Но в этот момент Новый год властно вступил в свои права, прекратив все разговоры. Звенели бокалы, кричали «ура». После чего шум и крики вспыхнули с новой силой.
Хоть Люся и Александр всего-то и выпили по бокалу шампанского, но общая атмосфера охватила и их, они были пьяны от веселья, от радости, друг от друга.
Люся действительно в своем открытом голубом платье, с где-то добытой розовой розой в волосах была на редкость очаровательна. Да и Александр был парень хоть куда. Красивая пара, что там говорить.
Лузгин то и дело поглядывал в их сторону, а жена его, невысокая, седая женщина с добрым лицом, та просто не отводила от молодых людей умиленного взгляда.
Елисеич, охмелевший после третьей рюмки, наклонился к Александру и доверительно шептал ему на ухо:
— Старик... Правильно! Все правильно. Жена у тебя — высший класс. Передовица! Понял? Редакционная! (Большей похвалы Елисеич подобрать не мог.)
— Да мы еще не поженились, — таким же шепотом пытался втолковать Елисеичу Александр, с опаской поглядывая, не слышит ли Люся этот разговор.
— Старик... Все равно! Чудесная жена. Она тебя научит писать! Все писать — очерки, репортажи, — потому что я по глазам ее вижу, она честная! Понял? Главное — журналист должен быть честным. Вот я, старик...