А она — высокая. Не Люда — при чем тут Люда! — а девочка из Жаброва. Целых два дня околачиваться рядом, и только теперь понять это! Тоненькая и высокая. Рябое приталенное пальто. Брови одного цвета с волосами. Или не одного? Ты невнимателен, кандидат!
4
Полумрак подвала. Отсыревшей бумагой пахнет. Яркий электрический свет в гардеробной. Не наследил ли ты своими туфлями?
Дмитрий Романович мирно дремлет под бормотание динамика. Максим Рябов в эфире? Нет, Москва вещает.
— Здравствуйте, Дмитрий Романович.
Старик дергается на своем обшарпанном кресле, сучит упакованными в валенки ногами. Пол ищет? Снимаешь пальто. Мокро — на воротнике, на рукавах. Капель.
— Весна! — сообщаешь ты.
Древними глазами глядит на тебя гардеробщик. Ни он сам, ни его каморка — с электроплиткой, чайником, стаканом в подстаканнике — не изменились за последние шесть лет. Не постарел, не подряхлел Дмитрий Романович. Или некуда больше меняться? Неподвижная, конечная точка, за которой — ничто. Ты легок и бессовестно молод.
Зеркало в рассохшейся раме. Причесываешься. Веснушки еще не высыпали, но ты уже угадываешь их неотвратимое приближение. Оккупируют до субботы. Рыжий и весенний, явишься в Жаброво. «Это Станислав, тетя Матрена. Я говорила вам о нем». — «Что же стоите, заходите. Сейчас молочка вам налью — парного. С дороги хорошо молочка». Торт — заранее, в пятницу вечером. Гостинец из города. «Одного нашего сотрудника поручили навестить. Он в санатории. Сто километров отсюда. Возможно, вернусь в воскресенье. Надо выяснить кое-что по теме». — «Он что, любит сладкое, этот ваш сотрудник?» — «Любит», — сухо и коротко. Лимит обиды не исчерпан: вы видитесь лишь утром да вечером, а дуться в рабочее время — недопустимая роскошь. Ты добросовестный сотрудник, Рябов.
Крутая каменная лестница о пяти ступенях. В деревянном строении — каменная лестница! Дом благополучно почит в скором будущем, но лестница, как челюсть мамонта, расскажет о нем потомкам. Шалость тщеславного архитектора.
Шесть лет назад, когда ты гоголем явился сюда с красным дипломом, ветхость здания уязвила твое самолюбие. Дворцы вам подавай! Стекло и бетон! На белом коне въедем, гаркнем «ура!» и нахрапом начнем двигать вперед экономическую науку. Так рисовалось тебе, малыш. Тщеславие не умерло за эти шесть лет — добротное семейное тщеславие, но оно не мельчит и не торопится. Ипподромы существуют для гарцевания на белых конях — науку тяжеловозы тянут.
Тетюнник в клетчатом пиджаке. Озабоченный, стремительный. Коридор несется навстречу ему — батареями отопления, дощатым крашеным полом, всеми своими газетами, стенгазетами, досками приказов, витриной «Наши публикации». Посторонись, юноша, — пусть летит человек. Не может не лететь он, поскольку ценит темперамент в сотрудниках директор Панюшкин. А будь другой в директорском кресле, вялый и рефлектирующий? В меланхолика б превратился ученый Тетюнник?
Ба, полет прерывается. За локоть берут тебя — интимно и многозначительно.
— Читал, читал! — с одышкой, утомился человек. Сделай заинтересованное лицо, Рябов, — на «Наши публикации» кивает коллега. Там две твои статьи — какую из них читал? — Убедительно, емко, дерзко! — Никакую. Даже не двигаясь, умудряется лететь куда-то. — Выходите в океан, Станислав Максимович. В океан! — Не тельняшка ли под сорочкой у коллеги — в память о давешней службе на флоте? — Вы понимаете меня? Пролив Каттегат, Скагеррак, Ла-Манш и — Атлантика.
— Кажется, вы хорошо знаете эти места.
— Я-то? Э-э, Станислав Максимович! Тетюнник столько повидал на своем веку! Вот вы подшучиваете…
— Я? — пугаешься ты, и это не только дань учтивости. — Что вы, Валентин Михайлович! Я ведь знаю, вы плавали.
Сколько раз зарубливал на носу: дома оставляй свою иронию, иначе в один прекрасный день пропустишь ненароком тяжелый прямой, и до десяти будет считать рефери, а тебе уже не подняться. Люди простят тебе все — и Ла-Манш, и океан, но упаси бог, если ты выкажешь вдруг высокомерие!
— Так, значит, ничего впечатление? — уточняешь ты и тоже, в свою очередь, киваешь на «Наши публикации». Несколько небрежно — стоит ли говорить об этом! — но в то же время с уважительным вниманием к мнению старшего товарища.