— Так с Тамбова или Рязани?
— Но ведь это… Это почти одно и то же?
Так провалилась твоя невинная попытка выдать свою молодую жену, с которой тете Шуре предстояло познакомиться, за ее землячку. И тогда, не мудрствуя лукаво, ты заговорил о том областного подчинения городе. Разумеется, ни колодец, ни коммунальный дискомфорт не фигурировали. Тетю Шуру это могло только насторожить, ибо когда, как не в молодости, и кому, как не молодым, преодолевать трудности? А так как ты в ее глазах был далеко не маменькиным сынком, малодушно пасующим перед жизненными передрягами, то вся ответственность за ваше дезертирство — а с тети Шуры стало бы именно так классифицировать ваш скоропалительный отъезд — грозила лечь на плечи твоей супруги. Этого ты допустить не мог. Предательством было б это по отношению к Натали.
Начал ты с невозможности профессионального совершенствования. Даже приличной библиотеки нету там — для тети Шуры, буквально глотавшей книги, это не могло не быть сильнейшим аргументом. Говоря о профессиональном совершенствовании, ты уточнил, что имеешь в виду не только себя и даже не столько себя, потому что, в конце концов, ты мог выписать себе необходимые книги, сколько Наташу.
— Она собирается дальше учиться? — светлея лицом, спросила тетя Шура.
— А как же! — удивился ты. — Она из скромной семьи, надо было скорей встать на ноги, вот и пошла в училище. — Это вскользь брошенное «из скромной семьи» тоже было камушком, призванным склонить чашу весов в нужную тебе сторону. — Институт обязателен! Ребенок пойдет в ясли — мы считаем, дети должны воспитываться в коллективе.
— Да, Иннокентий, да! — с чувством подтвердила тетя Шура. — Да!
— А там с дошкольными заведениями туго. Три садика на весь город. А квартиры! Три выделили было для учителей, но две тут же забрали назад.
Ты уже знал это, как и то, что, если бы даже остались все три, тебе вряд ли перепало что-либо, потому что были молодые специалисты с бо́льшим, чем у тебя, стажем и не ждали ребенка, а уже обзавелись им. Знал и тем не менее пошел в роно к Дине Борисовне. «Нет, да… Да, нет…» На руке у нее тоненько блестело обручальное кольцо, но в тот момент у тебя и в мыслях не было, что она с мужем тоже снимает комнату и, возможно, поэтому не может позволить себе ребенка.
Это-то и тревожило тебя: у нее была пусть плохонькая, но квартира, она достаточно крепко стояла на ногах, ибо, помимо зарплаты в музыкальной школе, могла давать уроки, а главное — одиночество и возраст, который, по-видимому, следует считать критическим. Поэтому ты, преодолев инстинктивную мужскую неприязнь к подобного рода разговорам, задал вопрос, на который ни с одной другой женщиной не решился бы:
— А ты… Ты достаточно предусмотрительна?
То ли по молодости и недостатку опыта, то ли потому, что подобные соображения никак не сопрягались в твоем сознании с должностью, которую занимала эта молодая женщина, но тебе, хотя ты и видел обручальное кольцо на ее руке, даже в голову не приходило, что вне этого кабинета ее так же крепко берет за горло не приспособленная для быстрого семейного счастья жизнь.
Трудно бороться за собственное благополучие — пусть даже ты и имеешь на него все права, — когда рядом столько неустроенных судеб. Но ведь тут речь шла не только о тебе — и ты снова заговорил о тех трех квартирах, наверняка зная, что две из них ушли для лиц, чье служебное положение было б скомпрометировано недостаточной жилищной благоустроенностью.
— В этом доме — нет, — виновато проговорила Дина Борисовна. — Но сейчас закладывается два новых. Уж там, я думаю…
— Ты ведь понимаешь, — продолжал ты внушать сострадательно внимающей тебе тете Шуре, — что значит жить с ребенком на частной квартире. С хозяйкой, правда, у нас были отличные отношения. Плакала, когда уезжали. Не из-за меня, — с шутливой скромностью уточнял ты. — Из-за Наташи.
Тетя Шура растроганно покачивала головой. Ее сердце уже раскрылось для твоей супруги, и тогда ты походя бросил туда последнее зерно.
— Как она ухаживала за ней, когда она заболела! Уколы, банки… Она хоть и зубоврачебное кончала, но знает все это. Мы уже расписались, но жили отдельно. Так она даже с работы прибегала, чтобы сделать укол.
Ты предложил дать телеграмму или, на худой конец, написать дочке в Саратов, потому что болезнь могла затянуться неизвестно на сколько, но твое разумное предложение было отклонено.
— Оклемаюсь… Полежу немного и оклемаюсь.
У нее в голове не укладывалось, что можно беспокоить кого-то — пусть даже собственную дочь — из-за глупой своей хвори. А уж когда вовсе чужая ей молодая женщина взяла ее под свою квалифицированную опеку, совсем потерялась, слабые же ее протесты Натали игнорировала. «Поворачивайтесь… Глотайте… Терпите… Лежите, рано вставать».