Опять надеется? Да по какому праву, черт побери?
— Сейчас, кстати, трудно с мебелью. Если что, могу звякнуть.
— Благодарю.
Напрасно надеется! И ничего такого не написано на твоем лице. Вообще ничего — оно голо, и оно сияет как фонарь. Жизнерадостный фонарь с великолепными ушами.
— Обзавелся уже? Мебелью?
«Да нет. Откровенно говоря, у меня еще не назрела эта проблема». — «Не назрела? Ты хочешь сказать, у тебя все еще не решен квартирный вопрос? Что оке ты молчишь, старик!»
— Проблема мебели у нас решается кустарным способом.
— То есть?
Извини, старик, обычно я схватываю на лету, но сейчас что-то не понимаю.
— Тесть краснодеревщик.
Побойся бога, Рябов, — полковника запаса в краснодеревщики низвел!
— Да? В общем, тоже ничего. Мой-то в облсовпрофе работает. — Взглядом обводит разгромленный стол. Неплохо, конечно, что тесть сам делает мебель, но… Облсовпроф, старик! — По-моему, они неплохо заколачивают?
— Краснодеревщики? Тыщонка выходит.
Разом утратил интерес к столу.
— В месяц?
— Ну! Иногда больше. Их ведь всего несколько человек в области. — Скромно кладешь на тарелку вилку с ножом.
«Ты собирался говорить насчет кооператива. С Минаевым, по-моему». — «Говорил. Оказывается, это не в его ведении». — «Значит, еще минимум три года?» — «Значит да».
— А мать ее? Работает?
С тестем ты переплюнул меня, старик, — тут я признаю свое поражение.
— Она специалист по космическому питанию. — «Краснодеревщика» искупил. — Сейчас в Байконуре — месяц уже.
«Три года… Хорошо, будем жить здесь еще три года. Только прошу тебя: скажи своему папе, чтобы он не читал мне стихов про младую рощу». У тебя совсем неплохая жена, капитан. Она умна и терпима, и любит тебя.
«Она большая, твоя статья?» — «Как тебе сказать? Небезызвестный Мирошниченко страдает многословием». Кажется, ты не говорил этого, но какая разница! Ты молчал, а это еще хуже. Она тихо сидела рядом в белоснежном халате с откинутым капюшоном, прекрасная и доступная, а ты упивался косноязычными банальностями небезызвестного Мирошниченко.
«Я лежала на скамейке, а надо мной верхушки сосен раскачивались. И тут вдруг я поняла…» Дите, ты умудрился усмотреть в этом тонкость натуры! Выходит, не все братцу досталось, кое-что перепало и тебе от бурной поэтичности диктора.
— У них одна дочь?
У них — это краснодеревщика и специалиста по космическому питанию. Не забыть!
— Одна. А у тебя? — Беспечностью и весельем сияет твое лицо.
— У меня сын. Два года.
За кого ты принимаешь меня, старик? Неужели я похож на человека, который плодит дочерей?
Беспечностью и весельем… Весельем и беспечностью.
«Три года… Хорошо, будем ждать еще три года».
Бандитским весельем и младенческой беспечностью…
Римский профиль официантки. За бумажником лезешь. Рука приятеля студенческих лет предостерегающе вспархивает.
— Ты мой гость. В следующий раз ты угостишь меня, какая разница! Не будем терять из виду друг друга.
Не хандри, Рябов. Насколько тебе известно, чувство благодарности не атрофировано в тебе, но тем не менее сегодняшнее гостеприимство окажется безответным. Хоть раз в жизни испытаешь радость сквалыги, зажавшего обед.
Прощальная сигарета.
— Докурю, и потопаем. Так и не поговорили толком. У тебя… Может, у тебя дело ко мне?
Оцени тактичность! Ты ведь разыскивал меня не для того, чтобы отобедать со мной, но я сделал вид, что не понял этого, я искусно подыграл тебе, я терпеливо ждал, когда ты заговоришь о главном, намекал, что сделаю все возможное. Но ты молчишь, а времени у нас в обрез. Валяй, я слушаю.
— Никакого дела. — Твои глаза чисты и невинны. — Это Комитас все.
— Кто?
— Комитас, армянский композитор. Ты обратил внимание, что его музыка навевает воспоминания о юности? Так и тянет о былом поговорить.
Не верит. Я ведь немного знаю тебя, Рябов, ничего подобного не водилось за тобой прежде.
Забавляешься! Кажется, у тебя и впрямь отличное настроение. Вы не обманулись в своем ученике, Маргарита Горациевна. Первого апреля работа будет сдана. Первого или даже раньше. Вы помните Минаева, профессор? Он преуспевает, но он барахтается в грязи и рано или поздно утонет в ней. В мире царствует справедливость — разве судьба вашего преемника не лучшее доказательство тому? Будьте спокойны за него — он не оступится и не упадет.