Зелёное длинное суконное платье, большая чёрная шляпа и хлыст в руке — вот что остановило его на лестнице. Она же едва ли заметила его, лишь на мгновенье сверкнул её взгляд; она подобрала свободной рукой длинное платье и прошла мимо.
Он пошёл за ней в сад. Было семь часов. От росы становилось сыро.
— Сыро, — сказал он и подошёл к ней.
Она удивлённо взглянула на навязчивого господина.
Он показал на её ботинки.
Тогда она повернулась и хотела уйти.
— Простите, — начал он опять, — я не с тем пошёл за вами, чтобы заговорить; но ведь выпала роса, и стало сыро на дорожках и на траве. Я хотел вас предупредить, может быть, вы не знаете здешних мест.
— Спасибо, я вижу, что роса выпала, — отвечала она.
— Я поклонился вам на лестнице, — продолжал он. — Да, это я стоял там. Вы точно сглазили меня тем мимолётным взглядом, который подарили мне.
Она спросила, наконец:
— Что вам угодно?
Сердце его забилось, он потерял вдруг всякую меру и воскликнул:
— Послушайте, я отдам вам всё, что хотите, всё, что у меня есть, только не думайте, что я осмеливаюсь просить вас о чём-нибудь! Я хочу только стоять перед вами и смотреть на вас, потому что, признайтесь, вы необычайно красивы.
— Ничего подобного я не слыхивала, — сказала она холодно и оскорблённо.
— Ну, простите меня, — пробормотал он, сдаваясь.
Она отвернулась и смотрела на клумбу с цветами. Он хотел загладить свой проступок, воспользовавшись случаем, и сказал:
— Розы шелестят, когда вы на них смотрите. Я слышу. Может быть, они разговаривают между собой, может быть, этот шелест — их язык? Вы слышите, что они говорят?
Она пошла прочь.
— Опять я не так сказал? — спросил он боязливо.
— Это не розы, это маки, — отвечала она.
— Ну, маки, — сказал он. — А всё-таки, может быть, цветы разговаривают, когда они шелестят?
Она ушла. Калитка захлопнулась, а он и кончить не успел.
Так.
В странном, небывалом состоянии уселся он на одной из скамеек. Поразительная красота незнакомки точно и в самом деле околдовала его. Когда позвонили к столу, он направился в столовую в напряжённом ожидании. Только бы она пришла и села! Только бы ей поклониться!
Она пришла. Хлыст и теперь был у неё в руках. За ней шёл отец, красивый старик с осанкой офицера.
«Ну, пришло время всё исправить, поклониться и сесть как раз против них. Так я и сделаю!» — подумал он. Так он и сделал.
Красавица густо покраснела! Отец и дочь заговорили о продолжении путешествия на завтра. Старик спрашивал его через стол о маршруте, дорогах, гостиницах. И бедный победитель, никогда прежде не знавший ни дорог, ни маршрутов, поспешно собирался с мыслями и давал прекрасные сведения. После обеда он подошёл и представился им обоим. Прекрасно, прекрасно, — они знали его имя.
В коридоре он задержал дочь офицера и сказал:
— Одно только слово, фрёкен: не уезжайте завтра. Останьтесь. Я покажу вам виды, горный поток, корабельную верфь. Вечером я брошусь к вашим ногам и буду благодарить вас.
Красавица не уходила и терпеливо слушала. Тогда он прибавил:
— Моя жизнь в ваших руках. Она улыбнулась.
— Чтобы не вышло недоразумений, узнайте — я еду к жениху, и завтра я уеду, — сказала она.
— Нет! — закричал он и. топнул ногой. Он схватил её руку, крепко сжал и поцеловал.
Она вырвалась и с размаху ударила его свистнувшим хлыстом по лицу. Он мгновенно успокоился и выпрямился. Кроваво-красная полоса пересекла его левую щеку.
Она взглянула на него и уронила хлыст.
— Вы ударили меня, — сказал он, — но это ничего. Ударьте снова, моё счастье в этом.
Но, опустив голову, не подымая глаз, взбежала она по лестнице в свою комнату…
Она не уехала на следующий день. Она осмотрела и виды, и горный поток, и верфь. Как изменился весь мир, каким сладким безумием волновалось её сердце! Нет, ни за что на свете не поехала бы она на юг, к тому человеку, которого не любила больше, если бы не приказал отец, старый офицер. Но она вернётся, вернётся тотчас. И она протянула победителю руку.
— Я тоже поеду, — сказал он, — я последую за вами завтра же. До свидания, моя единственная любовь!
III
Дальше всё было так, как всегда. Некоторое время, несколько часов, бродил он в блаженном тумане, ничего не видя и не слыша, кроме своей возлюбленной. Она телеграфировала почти каждый час и писала на раздушенной бумаге письмо за письмом. Он читал все эти прекрасные слова с огромной радостью, и вся душа его была как живой цветущий сад.