Наконец допрос был прекращен. Подполковник, не получив от меня никаких нужных ему сведений, распорядился, чтобы мною занялись разведывательные органы. «Делай со мной, что хочешь, сволочь, — думал я, — все равно ничего не добьешься».
Среди документов, захваченных нашими войсками во время войны, был найден протокол этого допроса в фашистском плену. В этом протоколе имеется такая запись: «Военнопленный производит впечатление не очень умного человека. Не заслуживает доверия тот факт, что он располагает такими небольшими сведениями о своей части, будучи старшим лейтенантом. Нельзя проверить, насколько правдивы его показания».
Значит, враг ничего не выудил из моих показаний! Значит, цель моя была достигнута. Фашистам трудно было проверить правдивость моих показаний еще и потому, что все ближе и ближе гремели орудийные выстрелы, а в воздухе проносились советские самолеты. Наши части, развивая наступление, уверенно продвигались на Запад, к границам гитлеровской Германии.
Начало испытаний
Вскоре после допроса меня, Вандышева и Кравцова фашисты перебросили на транспортном самолете в свой тыл. Сначала нас поместили в один из пересыльных лагерей для военнопленных. В первое время гитлеровцы всячески заискивали перед нами, старались внушить нам, что они гуманно относятся к советским военнопленным. Вернули даже ранее отобранные у нас ордена, сохранили форму. На допросах нам обещали в любое время дать свободу, если… перейдем на их сторону! Это означало, что мы должны стать пособниками врага, изменить своему народу, своей любимой Родине. Таких среди нас не нашлось.
Каждый из нас по-своему, но глубоко переживал свою трагедию. Больше всего нас мучила мысль о том, что мы лишились возможности продолжать сражаться с фашистами в рядах нашей армии. И чем больше мы об этом думали, тем сильнее росла решимость и в плену продолжать борьбу с врагом. Об этом мы не раз беседовали с Вандышевым и Кравцовым. Прежде всего, конечно, мы думали о побеге. Десятки проектов освобождения из плена обсуждали ежедневно, стремясь использовать для побега малейшую возможность. Все это делалось в строгой тайне, ибо узнай об этом эсэсовцы, нам бы не избежать смерти.
Однажды, перед наступлением темноты, ко мне подошел Вандышев:
— Попробуем сегодня ночью? Кругом деревья, лагерь, кажется, не огорожен… Может, вырвемся…
Тяжело мне было слушать его: ведь я еще не в состоянии был бежать: нога сильно болела, и я передвигался с помощью палки, обожженное лицо все ещё было покрыто кровавой коркой.
— Бегите без меня, а я в другой раз, — сказал я. Ночью Вандышев и Кравцов вышли из барака. Но под утро вернулись обратно. Нет, не так просто было уйти, как им казалось. Они наткнулись на колючую проволоку, опоясывавшую лагерь. Это препятствие можно было бы как-то преодолеть, но за проволокой расхаживали часовые, рыскали сторожевые псы. Незадолго до этого из лагеря бежало двое смельчаков, но их постигла неудача: одного до смерти загрызли собаки, другого застрелил часовой. Решили более тщательно подготовиться к побегу и выбрать удачный момент, а там, может быть, и я встану на ноги.
Эсэсовцы из кожи лезли, стараясь сломить нашу волю к сопротивлению, поколебать веру в победу Советской Армии. Для достижения этой цели они не гнушались никакими средствами, вплоть до гнусного обмана: официально объявляли, что Советская Армия уже разбита и как таковая больше не существует, что немцы вылавливают сейчас остатки разбитых армий, которые остались без командования и связи между собой, не сегодня-завтра Советский Союз потерпит полный крах. Хорошо помню разговор с гитлеровским офицером, который допрашивал меня без переводчика — сам хорошо владел русским языком. Этого разведчика больше всего интересовали сведения о нашей боевой технике. Я наотрез отказался отвечать на его вопросы. Тогда он заявил:
— Чего ты упираешься? Всё равно мы победим!
— Как же вы победите, если отступаете на всех фронтах под ударами наших войск? — засмеялся я.
— Мы отступаем временно, чтобы сократить линию фронта. Скоро начнем большое наступление. У нас изготовлено новое оружие, перед которым советским войскам не устоять…
— Никакое оружие не сдержит натиска нашей армии, — доказывал я ему.
И вот сейчас передо мной лежит протокол этого допроса, также захваченный у фашистов нашими войсками. В протоколе № 211 от 27 июля 1944 года приведены следующие мои слова, записанные этим офицером:
«Все уверены в победе. Советский Союз за последние три года намного перегнал Германию в массовом производстве современного вооружения (прежде всего самолетов и танков). В этом отношении в СССР ведутся дальнейшие работы, так что Германия должна быть побеждена превосходством русского вооружения».