— Саша! У тебя такой хороший отец, только благодаря его просьбе я отменяю тебе лечение, — сообщила мне врач.
— Лидия Николаевна, я был с вами груб, простите.
— Саша! Но почему ты такой инфантильный? Как ты думаешь жить дальше?
— Я не буду никогда больше читать газеты и журналы и выписывать их, простите меня за это. («Может этим я её обидел, пойми этих психиаторов», — думал я.)
— Тебе нужно думать о выписке. Мы делаем всё, что от нас зависит, ради тебя. Вот мы решили твои документы подготовить на эту комиссию, так что хорошо подумай о своём дальнейшем поведении, — объясняла мне спокойным и приятным тоном Биссирова.
— Ты сейчас снова выйдешь на работу в посудомойку, — вступил в разговор Пчеловод, как бы не зная с чего начать. — Ты — не уголовник, у тебя с ними нет ничего общего. Скажи, а тебе известно, кто в отделении чай пьёт?
— Чифир, — поправила его Биссирова.
— Да, кто чифир пьёт или кому деньги приходят? — допытывался Пчеловод.
— Вы же знаете, что я в отделении почти ни с кем не общаюсь, а на работе или в свободное время один по двору тусуюсь.
— Тусуешься? Что, в карты играешь? — удивился Пчеловод.
— Да нет, по двору гуляет, — перевела ему Биссирова.
— Если что увидишь, сообщи нам, хорошо? — попросил Пчеловод.
— Обязательно, — согласился я, зная, что не нужно высказывать им по этому вопросу свою категоричность. Пусть живут надеждой и мне от этого легче.
Озабоченность врачей я понимал, но, к сожалению, помочь я им не мог. Многое мне не нравилось, что делали в отделении больные, просидевшие в уголовных лагерях по много лет и пытавшиеся жить по законам зоны в больнице. У нас в отделении было несколько групп, состоящих из таких больных. У них крутились деньги, на которые они покупали чай для чифира или наркотики. Часто эти группы меж собой устраивали разборки, заканчивающиеся тем, что враждующие стороны оказывались вместе в надзорной палате.
После каждого такого происшествия администрация больницы ужесточала режим в отделении, запрещая находиться в туалете сразу нескольким больным или иногда запирая палаты на ключ. А после того, как в четвертом отделении больные захватили в заложники медперсонал и потребовали не то выписать больше человек из больницы, не то послабления режима, тогда я подумал, что больные своими действиями сами толкают администрацию больницы на создание режима, как в «Днепре». В «Днепре» от одной мысли создать группировку таким людям сразу становилось плохо, зная, как за это будут «лечить».
Я жил в отделении своей жизнью, — жизнью наблюдателя — и был всегда рад видеть в надзорной палате этих крученых парней, доведенных лекарствами до жалкого состояния, умалявших врачей о пощаде.
82
ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО
На дворе был май. Цвела сирень, жужжали пчелы. Голуби ворковали на крыше. Толстые кошки после шумной ночи отсыпались на тёплых камнях мостовой. В прогулочных дворах гуляли больные, слушая музыку. Я нашел себе друга — Леонида Ивановича Мельникова, маленького роста, забавного, лет пятидесяти человека. В больницу он прибыл недавно из Краснодара, вместе с историком и журналистом Иваном Григорьевичем Федоренко и оба они имели статью «За клевету на советскую действительность». Мельников работал со мной в посудомойке.
— Ты знаешь как надо бороться с коммунистами? — спросил он меня сразу при первом знакомстве.
— Нет, меня это совсем не интересует.
— Лениным, понял? — не отступал он, — я все его книги перечитал, кажется пятьдесят пять томов и там столько интересного понаходил, настоящая антисоветчина. Ты только послушай, что Ленин о мире говорит: «Мы должны заключать такие мирные договора, что б могли порвать их в любой момент и объявить войну всему миру.» — Так вот, я решил вести агитацию против коммунистов их же Лениным. Для этого я открыл легально Комитет социального содействия в Феодосии, где я тогда работал. Моей задачей было ознакамливать на курсах людей с трудами Ленина. Представляешь, народ повалил и даже КГБист-наблюдатель поначалу ничего понять не мог. Читаю цитаты Ленина, а звучит эта антисоветчина почище, чем по западным радиоголосам. Местные власти не знают что делать. Как запретить изучать труды вождя? Нашли причину, уволили меня по сокращению штата. Долго я мыкался по Феодосии в поисках работы и с жалобами по разным инстанциям. Властям это надоело и они меня в местный дурдом упрятали. Еле вышел я оттуда и поскорей вернулся в родной Краснодар. Взялся снова организовывать курсы по изучению трудов Ленина, так они меня теперь сюда отправили, — рассказывал Леонид Иванович.