— Больной он! — кричали зэки. — Два года у него за кражу!
Прапорщик сообразил, что имеет дело с больным человеком и быстро перестал злиться.
До Минска поезд шел шесть часов. В тюрьме нас посадили в маленькую двухместную камеру в полуподвале, пообещав утром выдать матрасы.
Утро началось с обычной тюремной суеты. Хлопали кормушки, гремели чайники, раздавали завтрак.
— Начальник, что вы нам дали!? — закричал я в кормушку, когда увидел, что нам дали алюминиевые ложки без ручек.
— Такие у нас все, — ответил надзиратель.
Есть кашу ложкой без ручки оказалось целым искусством.
В стенной нише за решеткой стояло радио, целыми днями оно только и говорило о бульбе-картошке. Сколько бульбы досрочно сдали в закрома государства разные районы, на сколько перевыполнили планы колхозы и как счастливы жители Белоруссии, собрав столько бульбы. По утрам теперь вместо Украинского гимна звучал гимн страны бульбы. К нашему удивлению нам приносили местную газету каждый день и мы могли читать много о бульбе. Из газеты я скрутил трубку, пропихал её сквозь решётку, выкрутив громкость у динамика. Теперь в камере нам ничто не мешало и не хотелось покидать Минскую тюрьму. Каждый день надзиратели устраивали нам короткое развлечение, вылавливая в обед из бака с супом для заключенных кусочки мяса и громко ругали друг друга, если кому-то из них доставался больший кусочек.
Восемь дней прошли очень быстро. От Минска до Вильнюса рукой подать. В Вильнюскую тюрьму мы прибыли ночью, когда все уже спали. Надзиратель-литовец, крупный мордатый дядька даже не задал нам глупых вопросов о сроке, статье, фамилии, не стал нас обыскивать, а сразу повел в камеры.
— Не расходитесь, ждите меня здесь, я узнаю где место есть, — сказал он и ушёл. Эстонец был с нами и он хорошо знал эту тюрьму.
— «Крытники» здесь сидят на первом этаже, — сказал он нам.
— Вы трое — в 82-ю камеру, — приказал идти за ним надзиратель.
Небольшая ярко-освещенная камера напоминала судовой кубрик. Три узких двухъярусных шконки стояли под стенами. В камере было пусто.
— Смотри, чифир-бак стоит, — показал Сиг закопченную кружку, — и заточки лежат и даже веревка для «коня».
На стенах висели фотографии девиц, вырванные из журналов и этикетки от пачек чая. Этикеток была целая галерея из сортов чая, каких я даже никогда не видел.
Утром мы проснулись от стука в стенку.
— 82-я, отзовись! — звали нас.
Сиг приставил кружку к стенке и начал переговариваться.
— Что-то откачать просят, только я понять не могу, — доложил он.
Я сразу понял, что надо откачать воду из унитаза.
Так делали в Петрозаводской тюрьме, чтобы разговаривать с первым этажом.
— Воду в параше они просят откачать, — пояснил я.
— Ну их! Пусть сами качают, — махнул рукой эстонец и бросил кружку в тумбочку.
— 82-я, — звали нас со всех сторон.
— Чего надо? Мы на спецбольницу едем и никого не знаем, — кричу я в решетку окна лишь бы отвязаться он назойливых соседей.
— Мужики, прекращайте чифирить. Корпусной пришел смену принимать, — стуча по дверям камер предупреждает надзиратель.
— Поздравляю тебя с днем рождения, — вдруг сказал брат. Только теперь я вспомнил, что мне исполнилось сегодня 26 лет.
В это мгновение открылась кормушка и в ней появилось худое с колючим взглядом лицо зэка.
— Что вы молчите? Откачайте воду в параше, поговорить нужно.
— Пошли, пошли, — подгонял его надзиратель.
— Да сейчас, дай скажу, — не торопился закрывать кормушку зэк, — откачайте воду.
Мы обмотали веник тряпкой и стали выталкивать воду. Как только образовалась воздушная подушка, наш унитаз заговорил множеством голосов, тюремный телефон заработал с полной нагрузкой.
— 82-я, вы нас слышите? — спрашивал унитаз.
— Слышим, слышим! — отвечаем мы и через пару минут эстонец нашел земляка, который отсидел шесть лет и освобождался на днях.
— Парни, я там у вас на шконках кое-какие тряпки видел. Не подогреете?! А мы вам кое-что из жратвы подбросим…
— Не надо нам ничего взамен. Как вам передать? — спросили мы.
— Там у вас на батарее, где чифир варят… видите, в углу стенку закопченную, там шнур лежит, привяжите и опустите в решётку шмотки.
Мы последовали указаниям из унитаза и в три приема передали все вещи, посчитав, что они нам больше не пригодятся. В благодарность крытник положил динамик на свой унитаз и теперь в нашей камере играла музыка. Радио в Литве сильно отличалось от других советских республик. Целый день была западная музыка и никакой пропаганды. Иногда музыку прерывали шум сливов канализации или голоса сообщали, что товар по трубе доставлен по назначению, предварительно завернутый в целлофан.