Эстонец Сиг хорошо умел рисовать. Он взял мой учебник английского языка и на одной из страниц нарисовал на фоне засохшего дерева красивый пейзаж, подписав: «Моя Эстония».
— Подожди, я тебе сейчас одну шутку нарисую, ты только не смотри, — попросил он.
Он долго что-то складывал из листа бумаги, подрисовывал затем позвал меня.
— Смотри, я нарисовал домик со ставнями, в окне видно красивую девушку. Ты бы хотел познакомиться с такой? — спросил Сиг.
— Пожалуй…
— Сколько бы ты ей дал лет?
— Ну, лет восемнадцать, — ответил я.
— Правильно! Ты угадал, забирай её себе.
Он перевернул картинку так, что красивое тело девушки стало мордой старой и костлявой коровы с ужасно глупыми глазами.
Под вечер в камеру к нам подбросили двоих ребят. Они сидели молча и крутили весь вечер головой.
— Не могу понять, откуда играет музыка? — спросил один из них.
— Из параши, — ответили мы.
Парню ответ, похоже, очень не понравился, он думал, что мы над ним подсмеиваемся.
— Серьёзно, откуда играет эта музыка? — переспросил он.
— Иди к параше и послушай, — предложили мы.
Он подошел к унитазу, поглядывая на нас, всё ещё считая, что мы его разыгрываем.
— Смотри! — позвал он напарника, — по «толчку» музыку здесь гоняют, век такого не видал.
В Вильнюской тюрьме было здорово, но через три дня мы были уже на последнем этапе в Черняховск. Этапка была набита битком в основном молодыми ребятами-литовцами. Несколько литовцев с одним цыганом тусовались по камере, стреляя по сторонам глазами, что и у кого можно отнять. Наше внимание привлек человек с явно выраженным психическим расстройством. Он сидел один ни с кем не вступая в разговор. Его большая сетка с вещами привлекла внимание литовцев и, подсев к нему, они начали его обкатывать.
— Наш пассажир, в Черняховск едет, — сказал я брату.
— Откуда ты это взял? — засомневался Миша.
— По лицу видно. И, похоже, у него мокруха и, наверняка, жену замочил.
В это время парни расспрашивали этого человека и действительно, он шел на спец за убийство жены.
— Ну, убедился? — похвастался я.
Литовцы уже потрошили сетку больного и резали лезвием сало, раздавая его всем желающим, но мы отказались.
— Давай, снимай ботинки, махнемся, — предложил нагло Мише самый шустрый парень из этой группы.
— Пошел ты, — резко ответил ему брат. Из-за такого ответа литовцы загудели как разворошенные осы. Я понял, что Мишу сейчас будут крепко бить, их много, человек десять, а нас — двое.
— Слушай, ты, тосуйся пока твои уши целы, — обратился я к заводиле, из-за которого вся эта каша началась. Литовцы пришли в замешательство и начали о чем-то говорить по-литовски, обступив нас.
— Ну, ты, извиняться думаешь? — спросили они брата.
Миша сидел молча совершенно не реагируя на их слова.
— Слушай, Миша, ты хватай вот этого, — указал я на заводилу, — главное — крепко держи, а я откушу ему нос и уши. Всё равно мы на «дурку» едем, отвечать за это нам не придется. Пусть потом они нас поколотят, но это им будет наука.
Я говорил громко, давя на психику зачинщика.
— Понял! — поддержал меня Миша.
Живая стена расступилась и парни принялись снова переговариваться. Цыган подошел к нам и дружелюбно стал расспрашивать за что и куда мы едем. Я не испытывал к нему никакой злости и всё рассказал. Он пересказал разговор друзьям и они оставили нас в покое.
Поезд должен был отправляться в четыре утра. Многие сидя на лавках, дремали.
— Мужики! Кто хочет тягу словить? — предложил туберкулезник, который шел этапом в лагерную больницу. Несколько жадных глаз уставились на флакон с таблетками.
— Дай мне!
— Мне!
Он раздавал таблетки направо и налево. Мне показалось, что его щедрость была коварным замыслом.
Проглотив целый флакон неизвестно какого дерьма, литовцы ожили.
— Труба дело! Ну и та-а-ска! — по-русски кричали они.
— Мужик, если есть ещё, подгони! — с деловым видом обратился цыган.
— Есть кое-что ещё, — ответил «туберкулёзник» и с лукавой улыбкой протянул ещё один флакон.
Рядом сидел русский парень, он не брал эти таблетки, а только довольно улыбался и всё время что-то шептал на ухо «тубику», поглядывая на литовцев.
Утром началась загрузка в вагон. Мужчину за убийство посадили к нам, мы втроем занимали отсек, а туберкулёзника — одного в соседний. Вместо того, что б лечь спать, он начал без всякой на то причины кричать литовцам: