Но сегодня от этих воспоминаний еще больнее, а на душе пустота, черной дымкой покрывающая все вокруг. Тринадцатого августа, ровно пол года назад, Элизабет не стало, она ушла так же, как и ее сестра Анна, — не выдержала тяжелые, для своего возраста, роды. С того дня моя жизнь превратилась в черно—белое кино без намека на хоть какую-то радость. Только боль, отчаяние, страх, отрешенность и разочарование. Даже целительные слезы, которые должны были дать выход моим эмоциям, не помогли, а сделали только хуже. Казалось, что на щеках за это время остались шрамы от дорожек вечно бегущих слез, своей кислотой проедающих нежную кожу. Жаль только, что глядя в зеркало я не видела этих шрамов, они бы служили напоминанием о Бет, заставляли бы пастора Нельсона, при каждом взгляде на меня, испытывать чувство вины за очередную загубленную жизнь.
Теперь мне остается только приходить каждый день на ее скромную могилу и разговаривать часами, рассказывая всякие небылицы, лишь бы забыться хоть на несколько часов. Я чувствовала, что душа Бет рядом, следует за мной, где бы я не была и поддерживает, заставляя не сдаваться в тяжелые времена. Память о ней будет всю жизнь сопровождать меня, придавая сил и уверенности. Прикасаясь к бугорку сухой и безжизненной земли, под которой покоилась Бет, я вспоминала наши общие моменты, которые кадрами кинопленки проносились перед глазами: первый день нашей встречи, юные и глупые девчушки, быстро нашедшие общий язык; ночные визиты то ко мне, то к ней; прогулки на поле, когда свежая изумрудная трава касалась наших голых ступней, а звуки природы сливались с нашими голосами; переглядывания и глупые улыбки во время воскресной молитвы; планирование нашего будущего за пределами общины, где мы обязательно бы поступили в колледж и каждые выходные ходили на шумные студенческие вечеринки.
Такие моменты, которые когда—то казались незначительными и не достойными их упоминания, стали чем—то большим, чем мимолетные видения. За них хочется уцепиться двумя руками, до тех пор, пока не побелеют костяшки и не отпускать никогда.
Вновь смотрю по сторонам, замечая, что члены общины уже заходят в молельный дом, а значит — скоро его двери закроются и того, кто не присутствовал на молитве, ждет наказание.
Ускоряю шаг, на ходу пытаюсь восстановить сбитое от рыданий дыхание. Выходит плохо, но я не могу показать свою слабость, только не сейчас. Пастор Нельсон догадывается, что смерть подруги нанесла мне урон, поэтому старается все настойчивее добиваться хорошего расположения к нему. Ведь, когда человек слаб, то он и скрытые, тайные желания может принять за доброту и сочувствие, которого порой так не хватает разбитому сердцу.
В последнюю минуту подбегаю к молельному дому, но отталкивая меня в сторону, вперед проталкивается Кайл.
Этот несносный парень изо дня в день испытывает мои нервы на прочность, а началось это с того момента, когда в семнадцать лет каждому ученику назначают куратора для общественных работ на благо общины.
И по иронии судьбы мне достался Кайл, так еще и работа была на стройке. Я и молоток — понятия не совместимые, но другого выхода не было.
Он поручал мне самую сложную работу: крыть шифером крышу на высоте двух этажей, относить огромные коробки с гвоздями и прочими подручными инструментами строителей, таскать доски с одного объекта на другой. Для кого—то такая работа могла показаться не сложной и некоторые из бригады строителей называли меня неженкой, но им не понять, они — мужчины, которым физический труд только в радость, с помощью него они выбрасывали негативные эмоции, реализовали свои амбиции или улучшали физические данные. Я же постоянно страдала от болей в мышцах и спине, по вечерам падала на кровать и мгновенно засыпала, не имея сил даже принять душ, домашняя работа тоже отошла на второй план. Все мои силы были брошены на общественные работы, будто от этого планета начнет вращаться быстрее. Мне страшно было смотреть на свои руки — грубая кожа и обилие противных мозолей, ногти сломаны почти под корень, а костяшки никогда не заживали, кровь сгустками собиралась на них и напоминала о том, что такое расположение дел терпеть еще долго.
Помимо тяжелой работы Кайл не упускал возможности по больнее уколоть меня, принизить в глазах других и раздавить морально. Каждый рабочий день начинался с того, что он был недоволен проделанной работой за прошлый день и при всей бригаде бранил меня последними словами, напоминая о том, что доброе расположение Создателя и рай мне не светят. Какое мне дело до рая и Создателя, если ад на земле находился именно в том месте, где уверяли, что Бог любит человека как свой сотворенный образ и уважает его. Если любовь заключалась в физической боли, то Создатель явно находился не в себе.