Для меня до сих пор удивительно, что отец и пастор Нельсон сошлись в мнении о том, что он женится на мне в день совершеннолетия. Таких историй, на сколько я знала, в "Рае" не было — средний возраст для вступления в брак с Дэниелом начинался с четырнадцати лет. Для многих нормальных и адекватных людей это может показаться ужасом, но только не для нашей общины — прихожане готовы на все, лишь бы выстлать себе дорогу в Рай.
Дико. Ужасно. Бесчеловечно.
Не хватит слов, чтобы описать ужас, который испытывают девочки, когда в их дом стучится пастор с взаимовыгодным, для обеих сторон, предложением.
Мои размышления прервал хриплый голос, до последней секунды я думала, что нахожусь тут одна:
— Привет! Почему ты не на церемонии?
Сзади меня стоял Кайл, который в прошлом году прибыл в нашу общину. Не стану отрицать, что он был невероятно красив — темные кудри непослушно свисали на лоб, карие глаза были настолько темны, что в них было сложно разглядеть свое отражение, по—мужские очерченные скулы, рано наметившиеся для его возраста и родинка чуть ниже уголка глаза придавали ему милый вид, а нос, что был искусно очерчен создателем, словно надсмехался над всеми, кто имел не такой идеальный и точеный нос.
— Мне невыносимо наблюдать за тем, как страдает моя подруга...
На мои глаза навернулись слезы и я быстро посмотрела наверх, чтобы хоть как—то остановить эти соленые потоки жидкости.
— Ты же знала, что она избранная. Почему же тогда переживаешь за ее судьбу? — не унимался он, явно пытаясь настроить меня на волну поддержки такого аморального поведения.
До свадьбы Элизабет, я часто замечала, что Кайл пытался проявлять ко мне хоть долю своего внимания: он то тут, то там появлялся словно по волшебству — помогал с уборкой школьной территории, либо нес тяжелые сумки матери, а иногда, занимал соседнее место рядом со мной во время молитвы по воскресеньям.
Признаться честно, мне льстили оказанные им знаки внимания, только было одно "но" — он не в моем вкусе. Скажу больше, нет ни одного парня, который нравился мне, спасибо за это пастору, он напрочь отбил желание смотреть в сторону мужского пола.
— Она моя подруга! — его слова разозлили меня, заставили почувствовать себя животным, защищающим свое потомство.
— Разве это меняет дело? Пастор Нельсон будет прекрасно с ней обходиться, посмотри на других жен! Разве это не лучшее, что мог им дать Бог?
— Нет, Кайл! Быть свободным — вот что самое лучшее. — я развернулась, чтобы пойти в сторону дома, но худощавая рука схватила меня, заставив обернуться назад.
— Не будь категоричной, скоро и ты станешь той, чье имя пастор Нельсон внесет в список для входа в рай. Не упрямься и с гордостью прими подарок Божий, глупая девчонка!
Кайл толкнул меня с такой силой, что я, словно мешок с зерном, провалилась на сухую землю, содрав себе колени и ладони. Как же я его ненавидела! Мерзкий мальчик, считающий себя подобием Дэниела! Урод! Моральный урод и извращенец, раз поддерживает насильственное вступление в брак!
Я хотела высказать ему все в лицо, но пока я поднималась он словно растворился, лишь аромат его духов с сандаловыми нотками повис в воздухе.
Пообещав себе, что при следующей встрече я скажу, какой он человек, отправилась домой. Я не приду на торжество по поводу свадьбы Элизабет. И это не потому, что мне не хочется веселиться или вкусно поесть, а потому, что я не смогла спасти свою подругу. Но себя я обязательно спасу. Я верю в это так же, как каждый житель общины верит в Бога и пастора Нельсона.
Войдя в наш скромно обустроенный дом, я сразу же поднялась на второй этаж — в свою спальню. Хоть эта комната выглядела чуть лучше, чем спальни в концлагерях, но она мне нравилась: персиковые обои с маленькими вензелями, пол и потолок из светлого дерева и окно, выходящее на луг. Я любила даже свою скрипучую кровать, покосившийся письменный стол и пробковую доску над ним. В этом помещении я чувствовала себя защищенной. Тут не было напоминаний о мнимом Боге или портрета пастора, не было распятия и настольной Библии. Здесь, в этом маленьком пространстве, сосредоточилась моя суть — личный дневник в пушистой обложке под матрасом, фотографии с Бет на доске, любимый томик "Унесенных ветром", лежащий на одинокой прикроватной тумбочке и телефон, что был запрещен в нашей общине.
Любое средство, для контакта с внешним миром, было запрещено: будь то телефон, планшет или допотопный компьютер. Нам нельзя было общаться ни с кем, кроме прихожан "Рая", читать новости страны или узнавать как дела у тех родственников, что отказались от вступления в ряды почитателей пастора Нельсона.
Как телефон оказался у меня, на самом деле, долгая история. Но если быть краткой, то я рада, что когда-то друг Элизабет, из прошлой жизни, помог нам достать его. Телефон Бет обнаружили почти сразу — ее отец часто обыскивал подругу после редких экскурсий в город, меня же эта участь миновала. Мой телефон до сих пор со мной, поэтому я спокойно могу общаться со всеми, кто желает мне добра.
Так, в нормальном мире, у меня появилась подруга по переписке — Эмилия, живущая недалеко от "Рая". Конечно, я не говорила, где нахожусь, скорее из—за боязни осуждения, нежели безопасности. Мы переписывались каждый день, я жадно впитывала подробности ее беззаботной жизни и мечтала, что когда—то тоже смогу спокойно ходить в кино или боулинг с друзьями, путешествовать по стране и найду родственную душу, которая сможет принять меня с израненным, покалеченным сердцем и кошмарным багажом из прошлого.