Впрочем, читатель, — ни за что не надо мне верить. В мире не существует ничего похожего на истину, а если даже и существует, нам нечем за это ухватиться. Но если нет самой истины, есть, зато, наше представление о ней, — представление, которое, в конечном счете, одинаково у всех богов и людей. К этому представлению и подгоняем мы свои теории, но все они отличаются от этого представления, ибо несуществующая истина не позволяет совпасть нашей теории с нашим представлением. Если бы это произошло, если бы произошло хоть раз это совпадение, мы обладали бы истиной, но — истина ускользает, как сон, стоит нам проснуться. И вот в этом–то зазоре мы существуем как существа познающие, — в зазоре между сном и бодрствованием, в моменте, когда невозможно отличить грез от яви, в стихии несуществующей истины… В следующий момент истина осуществляется, превращается в теорию, которая, благодаря лукавству истины, чем-нибудь да отличается от общего нашего представления о ней (истине). Опять промах, да и как можно попасть в то, чего нет?
Страшные собаки
Однако же, что я себе позволяю, многотерпеливый читатель?! — ужасно подумать: пишу, как Гете в сто сорок пять лет. Мемуары бога на покое…
Я сидел ждал Олега, который обещал сегодня принести деньги за мое изобретение, — ждал с нетерпением, ибо, наконец, осуществлялась моя давнишняя мечта: мнимые триста талеров должны были перейти границу реальности.
Первую в своей жизни финансовую махинацию я провернул еще в десятилетнем возрасте, то есть двадцать лет назад, во время денежной реформы 1961 года. Вы знаете: то, что до реформы было рублем, после обмена денег превратилось в десять копеек, и лишь самые мелкие монеты (копейки, двушки и трешки) остались в ходу: таким образом — выросли по цене в десять раз. Еще и поныне нередко можно встретить такую дореформенную, но имеющую хождение копейку или девушку.
Так вот, у нас во дворе жил некий оболтус, на три года старше меня, у которого была копилка — глиняная собака, в дырочку на голове которой спускалась всякая мелочь (самая мелкая, ибо какая же еще могла быть у мальчика в те времена?). Узнав о предстоящей реформе, я предложил ему обменять копилку на нож, — нож, которого у меня еще не было, который еще нужно было добыть, — нож «лисичку», мечту всех мальчишек в округе.
Не думайте, что это был тривиальный обман. Ведь надо было достать денег на этот нож — занять у взрослых! — потом купить этот нож в охотничьем магазине (что было подвигом изворотливости), и все это под постоянной угрозой, что капризный владелец копилки передумает, откажется, разболтает родителям.
Он не передумал. Дома я расколол глиняную собачку и нашел в ней то, что искал, — мелочь. Мне удалось разменять крупные монеты, тоже попавшиеся в копилке, на двушки и трешки, так что, после расплаты с долгами (уже после реформы), я стал обладателем баснословного по тем временам, для тех мест и для такого еще ребенка состояния — семьдесят пять рублей на новые деньги.
И теперь вот опять ни за что — за идею! — я должен получить тридцать тысяч. Воистину все повторяется, и тут уж ничего не попишешь. Ведь вот вам еще пример повторения: тот женский квартет, который в предыдущей главе я назвал своею душой (anima), — он ведь просто дублирует четверицу моих женщин из детства: четырех женщин, которые ее (мою душу) сформировали. Я уже постепенно на этих страницах перечислил их, — перечислил, но, не принимая слишком всерьез ту мысль, что сейчас излагаю, не постарался показать каждую именно со стороны прямого влияния на меня. То есть, я не говорил буквально о том, каким образом каждая из них вошла в структуру моей души.
Хотя — о чем же еще я здесь и говорю-то, как не о своей душе? — читатель без труда сопоставит нынешний квартет души моей с теми, почти что забытыми… струнами моего детства. Напомню тех женщин еще раз: тетя Гарпеша, Леночка с дачи детского садика, ее мама воспитательница Лариса Сергеевна, и наконец, моя безымянная учительница русского языка. Учтите, читатель, — я не так уж вульгарен и понимаю, что нельзя впрямую сопоставлять эти ансамбли, что тут тридцать три триллиона всяких других влияний… И все же картина получается весьма убедительная, не так ли?
***
Но это, между прочим, а сейчас речь идет о торговле. Впрочем, что о ней говорить-то? — Олег принес чемодан денег, и я переложил их в стол. Покупатель с умным видом листал бумаги, полученные от меня в обмен на деньги, — алгоритмы обмана! — листал их с умным видом, но (убежден!) ничегошеньки не понимал. Ему еще очень много придется поработать, прежде чем он получит хотя бы рубль на этом деле. Святая простота.