— И навоображал — день-то был ложный.
— Но именно потому я воображал истину.
— Зато, значит, сейчас не то что-то воображаете.
— О, с вами я не боюсь быть глупее, чем есть, и это очень умно с моей стороны.
— Я вас делаю умнее?
— Вы вселяете в меня смелость городить все, что ни взбредет в голову…
— Так вы бредите?
— Скорей — вижу сны.
— Ага, значит, я ваш сон.
— Вы мне сами себя истолкуете…
— Вас!
— Меня? Это как?
— Если хотите, я могу погадать на кофейной гуще, — сказала она, улыбаясь и (такой удачи я не ожидал) очень мило пригласила к себе: — Выпьем чашку кофе…
— Прекрасно, а я запишу…
— Вы что, писатель?
После вчерашнего провала меня это больно задело, но я сказал:
— Да — на скрижалях души. Но с чего же вы взяли?
— Так… — она помолчала. — У вас внешность артистическая.
— Я пишу под псевдонимом Ипполито Риминальди и, если повезет, сделаю вас героиней своего романа.
— У вас там найдется для меня место?
— Конечно, ведь вы уже и так героиня…
— О, это было…
— Все равно — вас будет безумно любить мой главный герой.
— А я его?
— Тоже, конечно. Причем надо будет написать от первого лица…
— Вы так думаете?
— Да ведь это же в моей власти, Софья.
— Как бы не так!..
— Уверяю, любовь неизбежна — по сюжету.
— Ну, если это истина, то это ложь.
— Но ведь если это ложь, то это истина.
— Несносный софист, — рассмеялась она.
— Здесь вот, Софья, вы правы, — отвечал я, тоже смеясь. На этом закончилось наше ироническое пикирование…
Осторожно, двери закрываются
Остановись, Гермес, — остановись, отложи перо в сторону и спроси своего читателя, неужто он верит тому, что ты здесь сейчас понаписал? — читатель, неужели ты веришь всему этому? Нет? Ну, так я продолжаю: рассмешить женщину, которую любишь и которую собираешься соблазнить, — наипервейшее дело.
Проигрыватель виниловых дисков – необходимая принадлежность квартиры всякого интеллигентного человека
Мы вошли в квартиру, которую совсем еще недавно я видел во сне. Софья дала мне смолоть кофе, и, вращая мельницу, я нес всякий вздор. Софья тоже что-то такое говорила — мы знакомились.
Кофе вышел отличный! — это было как раз то, что нужно мне было для окончательного возвращения в колею, — он ударял в голову, и я пьянел его крепостью, все поглядывая на Софью, присевшую на диванчике с чашкой в руке. Она объясняла, как надо для гадания пить кофе, как, выпив, «грамотно» перевернуть чашку на блюдце, как сосредоточиться. И я пил ее голос, вбирая в себя его колебания, настраивался на них, вибрировал ими, растворялся ими в себе.
Я выпил свою чашку, перевернул ее, поставил на блюдце. Мы подождали, пока отпечаток кофейного моего сна не просох, и вот уже Софья берет в руки чашку. Она долго всматривалась в ее глубину, вертела ее так и сяк, несколько раз покосилась на меня подозрительно, а потом вдруг спросила:
— Все у вас в порядке? — что-то уж больно черно на дне — а?
— Вроде все… есть, впрочем…
— Есть, есть, — усмехнулась она и вновь углубилась в узоры. Наконец начала так: — У вас нет никакого, то есть абсолютно никакого интереса к внешней жизни. Были раньше какие-то устремления, но теперь то быльем поросло, и по этим следам уже почти невозможно ничего сказать. Вы удушили в себе все, что не связано с вашей личной жизнью, а были бутоны, из которых могли бы вырасти… Вы могли стать кем угодно: изобретателем, художником… я не знаю — могли бы сделать хорошую карьеру. И люди раньше так и смотрели на вас — вы подавали им какие-то надежды. Теперь уже нет! Вы, собственно, кто по профессии?
— Я кончил физтех, но это было давно.
— Вы что же, физик?
— Да нет…
— Скрытничаете. Еще должна вам сказать, что вы очень сухой человек — вы, быть может, даже никогда и не плакали, а если и плакали, это были холодные слезы — вода. Вы не способны и смеяться. Да, но я забыла сказать: в той вот внешней жизни прорастает что-то — вы вернетесь к людям… Вам придется пробиваться назад через какую-то толщу, и вы изберете средний путь — вы будете хитрить, чтоб вас поняли и приняли. Впрочем, иначе вы и не можете — прямые дороги не для вас…
Я молча дивился тому, что она говорит, и, хоть было это, может быть, не совсем правильно, все же — так разделать мое прошлое… И этот тон! Софья сидела прямо, быстро покачивала ногой, перебирала руками чашку и раздувала ноздри, как гончая, взявшая след. На виске у нее трепетала нервная жилка, — жилка, которой так хотелось коснуться губами.