— Позвольте представиться: Бенедиктов, — тактично встрял в это время лысый. — Я вот, пока вас здесь не было, все убеждал Софья Савишну сходить в Сердоликовую. Там, говорят, сейчас камней видимо-невидимо.
— А вы разбираетесь в камнях?
— Да, Пал Палыч, покажите ему, — сказала Софья.
— Не Пал, а Фал, с вашего позволения, — сказал Бенедиктов, подавая мне свою руку. Я взял эту руку, поднес к глазам, рассматривая крупный перстень с плоским лиловым камнем на безымянном пальце.
— Простите, Фал Палыч, а кто же это вас так назвал? — спросил я отошедшего на несколько шагов Бенедиктова, — спросил, продолжая любоваться камешком на его руке.
— Не знаю, ебть, я подкидыш, — с грустью в голосе отвечал Бенедиктов, наклоняясь над чем-то на песке. Глаза его увлажнились. Как трогательно, читатель, не правда ли?
— Но это христианское имя?
— Конечно! — у меня именины 29 марта, — ответил Фал Палыч, поднимая что-то с земли и подходя ко мне. Потом, вздохнув, добавил: — Я сегодня удачлив — вот агат. — И показал найденный только что черный камень. Ни слова не говоря, я вернул ему руку, которую он тут же стал пристегивать. Пристегнул, посмотрел на перстень, стал одевать рубаху. Окунув голову в ее полотно, заметил:
— Если всегда быть таким удачливым, можно легко разбогатеть.
— Для того, чтобы разбогатеть, нужно иметь хорошую голову на плечах, — сказал я в ответ. На что Бенедиктов возразил, выставив свою лысину из выреза рубашки:
— О, чем же вам не нравится моя голова?
Тут я снял свою рубашку.
— Ты что, не пойдешь, что ли? — удивилась Софья.
— Нет, я хочу доплыть до камней.
— Вот это так, — сказал Бенедиктов, — а я буду его секундантом.
— Ну так я пойду одна…
— Да? — ну, прощайте… подождите! — я подарю вам на дорожку свой агат. Вот! — И Фал Палыч сунул в руку удивленной Софьи черный камень. Я был этим немного задет, и, однако же, странная личность эта начала интересовать меня. Оставшись вдвоем, мы мало-помалу разговорились, закусывая овощами, оказавшимися в сумке у Бенедиктова. Тема для разговора была уже задана: хорошая голова, удачливость, богатство, — а поскольку, глядя на резвящуюся внизу парочку, я так отчетливо вспомнил вдруг свое прошлое, постольку все мои доисторические воспоминания должны были хлынуть полным потоком. Они были живы, эти воспоминания, и были как будто бы даже актуальны сейчас — чего за последние два года не случалось ни разу. Вот, в частности, во время этого разговора мне и вспомнилась моя старая идея разбогатеть.
Не помню, говорил я уже или нет, что раньше работал программистом. Участвовал в разработке неких программ для Госбанка СССР. Вот там я и придумал алгоритм, который мог бы обогатить меня. Суть дела сводилась примерно к следующему.
Если вы разливаете бутылку на троих, каждому должна достаться третья часть, то есть 33,333… процента, содержащейся в ней водки; но если, округлив, скажем, до третьего знака, вы суммируете эти проценты, то получится не 100, а 99,999. Так вот, тысячная, которую, в общем, довольно трудно учесть, должна попасть в ваш стакан, карман или куда вам угодно. Имея дело с большими деньгами, так можно нажить тысячи — вопрос только в том, как незаметно переводить эти тысячные и куда.
Первую часть этой задачи (о квадратуре круга) я решил с честью — составил отличную программу, — оставалось только решить, куда же девать эти деньги. Вечная проблема на Руси, отраженная даже в художественной литературе: несчастный Раскольников прячет награбленное под камень, великий комбинатор Остап Бендер навешивает свой миллион на себя, пытаясь перенести через границу, и — все теряет.
Ведь действительно, не могу же я переводить эти деньги на свой текущий счет — не могу уже просто потому, что у меня его нет. Совершенно непонятно было, что делать с этими своими деньгами, да и деньги были какие-то мнимые — не деньги, а сон какой-то: как будто бы я разбогател во сне и мучаюсь, как бы это их, эти деньги, перевести через границу сна в реальность.
Можно было бы, конечно, переводить их на счет какого-нибудь липового предприятия и как-то изымать оттуда, но ведь это бумаги, отчетность, ОБХСС, рутина, посторонние люди, жульё — черт знает что! Стоило ли для этого придумывать столь изящное решение? — самая обыкновенная афера. Мне не хотелось пачкаться в этой грязи — вся изощренная легкость моей идеи пропадала. Скажем так: «Любовная лодка разбилась о быт».