Интересно, вспоминал ли ее Роб. Ему сейчас должно быть двадцать пять. Она попыталась представить, как он, должно быть, выглядит — в какого мужчину он превратился. Она вспомнила про маленький старый альбом, в котором, кажется была его фотография, сделанная, когда ему было семнадцать, как раз перед тем, как он переехал со своей семьей на Запад.
Когда она наконец нашла фотографию, то с некоторым удивлением уставилась на миловидное молодое лицо, смотревшее на нее. Она и не подозревала, что Роб был красив.
Звук колокольчика к ужину в соседнем доме заставил ее вздрогнуть и нервно посмотреть в окно на темнеющее небо. Мари схватила себя за плечи. Она боялась наступления ночи.
В эту минуту на нее снизошло вдохновение. Почему бы не принести раскладушку в эту маленькую комнату и спать здесь, а не в спальне. Она ненавидела ту огромную комнату в которой ей приходилось проводить каждую ночь. С ее массивной мебелью из орехового дерева, тяжелыми драпировками, темными коврами. Все в ней было старое, все принадлежало прошлому, к которому она не имела никакого отношения. Эти вещи принадлежали Кэмерону, а до него его матери.
В этом доме у Мари не было прав. В нем она не была хозяйкой. Она не могла даже стул переставить из одной комнаты в другую. Кэмерон непременно возвращал его на место. Однажды, в спешке протирая зеркало, Мари поцарапала его. Никогда она не забудет взгляда, когда он заметил это, и тона, с которым он говорил с ней.
Принеся раскладушку и застелив постель, Мари осмотрела комнату. На полу она заметила огромный веер, сделанный из обрывков безвкусных обоев. Подняв, она повесила его на гвоздь над кроватью. Затем рядом, справа от него она прикрепила фотографию, розовощекого ребенка с пучком желтой пшеницы на голом плече. Ей овладел энтузиазм. Мари словно вышла из душной комнаты на улицу и вздохнула свежий воздух. Впервые за долгое время она делала то, что хотела.
Перетащив в шкаф мусор, разбросанный по комнате, она взяла метлу и подмела пол. После принесла свой швейный столик, накрыла его своей самой красивой скатертью и поставила на него старый японский сервиз.
На стены она повесила картины, принесла фотографии родных и расставила их на маленькой полочке в углу. Среди них была фотография Роба.
Когда она закончила, ей стало невообразимо уютно.
Сейчас она поужинает здесь, а потом ляжет спать.
Лежа в кровати, она с раскаянием вспомнила о канарейке, все еще накрытой салфеткой. Она сбежала вниз по лестнице, чтобы забрать ее.
“Бедная маленькая птичка!” — тихо сказала Мари, снимая клетку с крючка, на котором та висела.
“Весь день в темноте! И просто за то, что пела – за то, что чувствовала себя счастливой и показывала это единственным способом, которым умела. Не переживай, птичка. Завтра, и послезавтра, и послезавтра ты будешь петь сколько душе угодно!”
Глава 6
Мари рано легла спать. Когда она снова открыла глаза, в ее комнату светило солнце. Она не могла поверить, что ночь с ее угрожающими тенями, странным скрипом и призрачными шагами закончилась, а она ни разу не проснулась, чтобы прислушаться, задрожать или закутаться в одеяло плотнее.
Она встала с постели с небывалым чувством легкости и непривычным интересом к наступающему дню.
Она давно не испытывала столько радости, когда полтора часа спустя после завтрака, вернулась в дом с полными руками покупок. Впервые за долгое время она купила что-то для себя: туфли, на замену стертым, носовые платки, флакон духов, немного швейцарского шоколада, зеркало, чтобы повесить его над туалетным столиком, и милую маленькую рамку для фотографии Роба. Мари сразу направилась с покупками в свое маленькое убежище.
Закрепляя на стене купленное зеркало, она то и дело мельком видела в нем свое отражение – мрачную фигуру в черном, неуместно смотрящейся на фоне маленькой светлой комнаты. Когда зеркало наконец оказалось на месте, она остановилась перед ним и впервые за несколько месяцев внимательно осмотрела себя.
Конечно, никому больше не придет в голову назвать ее хорошенькой. Она не была ни хорошенькой, ни приятной на вид. В ее лице было что-то мрачное и отталкивающее. А какая она была худая и сутулая!