Его слова не успокоили её, как должны были, а наоборот, вселили еще больший страх. И Кэйтлин не смогла побороть его и попыталась вырвать свое запястье из руки мужчины. Ему это не понравилось, и он нахмурился:
– Не дури, – строго сказал муж.
– Пожалуйста, не сегодня, – не удержалась Кэйтлин от мольбы, хотя и обещала себе всего минуту назад быть бесстрастной.
– Сегодня, – был его твердый ответ, и он потянул её из кухни.
Сопротивляться было бесполезно, он был сильнее, а злить его еще больше Кэйтлин не хотела. Поэтому она подавляла панические мысли, что рисовали всякие ужасы и призывали спасаться бегством, и покорно пошла за мужчиной. Тишина, незаметность, бесстрастность – повторяла девушка свое правило, покоряясь судьбе.
Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, Бартон прошел по широкому коридору мимо трех дверей и открыл последнюю. Его спальня была небольшой: высокая кровать с резными столбиками была застелена пестрым покрывалом, у её подножия стаял массивный дубовый сундук, у противоположной стены возле небольшого камина располагалось удобное мягкое кресло. Вот и все убранство комнаты.
Бартон закрыл дверь и в раздражении глянул на девушку, которая отошла от него подальше к занавешенному окну. Мужчина подошел к сундуку и, развязав кожаный пояс, снял льняную рубаху, а потом сел на сундук и начал стягивать с ног сапоги.
Он знал, что будет непросто, с первой женой тоже так было, правда тогда женщина сама выбрала его себе в пару и хотела быть с ним. А эта не хочет, боится и не доверяет, она в чужом доме с незнакомым мужчиной, о суровом характере которого ходят слухи. Поэтому он должен успокоиться и подавить в себе гнев, что раскручивается внутри, словно тугая пружина. Он обещал, что будет добр с ней, а Бартон никогда не нарушал своих обещаний. Да и к тому же не важно, что она совершила, что было в её прошлом, в его жизни тоже хватает поступков, за которые мужчине было стыдно. Сейчас она стала его парой и значит, он будет заботиться о ней и оберегать в первую очередь от самого себя и своего взрывного характера. Бартону представился второй шанс на семейное счастье, и он будет полным глупцом, если испортит все в самом начале. В общем, кем бы она ни была, обманщицей, предательницей, лгуньей – сейчас она в первую очередь испуганная девочка, которой предстоит стать женщиной, его женщиной, решил мужчина.
Кэйтлин отвернулась к окну, не находя в себе смелости смотреть, как раздевается её муж. Она обхватила себя руками, пытаясь успокоиться. Ведь это бы все равно случилось, позже, раньше – какая разница, убеждала она себя. Все проходят через это, чем она лучше? Надо просто думать о чем-то другом, а не вспоминать рассказы замужних волчиц, подслушанные ненароком. К тому же он обещал быть добрым, вот и проверим, держит ли он свое слово?
– Ты сама разденешься, или тебе помочь? – услышала девушка за своей спиной.
Она неопределенно кивнула головой и, буквально отодрав руки от своих плеч, начала медленно развязывать шнуровку на платье. Тесемки поддались, и, расслабив шнуровку, Кэйтлин стянула платье с плеч, а потом и с бедер. Оно упало к её ногам, оставляя девушку в одной длинной рубахе с короткими рукавами. Снять её у Кэйтлин уже не осталось мужества. Мужчина, как будто почувствовав это, подошел к ней сзади и, обхватив за плечи, повернул к себе. Не говоря ни слова, он подхватил девушку на руки и, сделав пару шагов, уложил на кровать.
Кейтлин зажмурила глаза и только нервно дернулась, когда муж начал снимать с неё обувь. А потом его рука продвинулись выше колен, поднимая рубаху, и нежно погладила бедро. Бартон лег рядом и потянулся к завязкам рубашки, девушка быстро подняла руки, вцепившись в них.
– Все хорошо, – сказал мужчина каким-то глухим голосом и попытался отвести её руки.
– Не надо, оставь рубашку. Ведь можно и так, – быстро зашептала Кэйтлин.
Бартон ничего не ответил, но настаивать не стал. Ему очень хотелось увидеть её обнаженное тело, но пугать её не следовало, он и так загорелся сверх всякой меры, наблюдая за тем, как девушка нерешительно снимает платье, удерживая её гибкое тело в объятьях, прикасаясь к нежной коже бедер. Бартон убеждал себя успокоиться, но у него слишком долго не было женщины, чтобы тело сейчас его послушалось. Его внутренний зверь требовал действовать и незамедлительно сделать своей эту прекрасную юную волчицу, которая лежала перед ним.
Кэйтлин непроизвольно отметила изменения в его голосе, которые вызвали непонятные ощущения внутри неё. Она не сразу разобралась, что это внутренняя волчица рычит в тихом удовольствии, её она хотела слышать меньше всего, а тем более сейчас, поэтому быстро взяла тело под контроль. А потом почувствовала руки мужчины на своих волосах, а через секунду его губы на своих губах. Поцелуй был нежным, но настойчивым и, повинуясь ему, Кэйтлин приоткрыла губы. Бартон углубил поцелуй с каким-то животным стоном, после которого все изменилось.
Он вдруг резко стал другим, как будто загорелся, как факел. Его поцелуй стал яростным и подавляющим, руки настойчивыми и вездесущими, и через пару секунд девушка услышала треск ткани, с которым мужчина разорвал ее рубашку. И тут же почувствовала на своей груди его горячие, требовательные руки, а затем и обжигающие губы.
Зверь вырвался на свободу, когда девушка ответила на поцелуй, раскрывая губы, Бартон больше не мог его сдерживать. Через призму страсти он только в легком недоумении отметил, что его зверь не хочет быстрого и яростного соития, как обычно, а как-то по-своему бережно относится к волчице под ним. Его руки были настойчивыми, но не грубыми, а движения страстными, но бережливыми. Он прибывал в безумстве, но безумство было нежным.
Кэйтлин казалось, что это продолжается бесконечно, мужчина страстно целовал её тело, обнимая и поддерживая своими сильными руками, его губы были повсюду. И в какой-то момент её тело загорелось, как будто и правда поджигаясь от его страсти, мысли сдали свои позиции, немного отпуская внутреннюю волчицу, которая возликовала от этого. Кэйтлин, не осознавая, что делает, вскинула руки и вцепилась в плечи мужа, не понимая, хочет она оттолкнуть его или притянуть ближе.
И это стало последней каплей для Бартона, который и так уже не контролировал себя. Он резко отстранился и поднял на жену глаза, в которых бушевало яростное пламя, опалившее её:
– Не могу больше сдерживаться, – прохрипел мужчина голосом, больше походившим на животный рык и, быстро подхватив её под спину, перевернул на живот.
Повинуясь инстинктам, Кэйтлин приняла нужную позу, подстраиваясь под мужское тело. И через мгновение с приглушенным криком боли уже стала женщиной. Боль прошла не сразу, оставляя место давящему напряжению всего тела, от которого, как подсказывала ей поскуливающая волчица внутри, она избавится в конце их соития. Так и произошло, когда яростный напор мужчины стал увеличиваться, а его движения ускоряться, Кэйтлин почувствовала нарастающее напряжение, а потом спад, после которого был взрыв и сладкая судорога в теле. А потом опять боль, когда Бартон вцепился зубами в её плечо, подавляя свой крик. Он продолжил свои резкие толчки, наполняя лоно девушки жизнью, и на одно мгновение Кэйтлин отпустила себя. Она потеряла контроль мысли, и её внутренний зверь вырвался наружу и возликовал, а по телу девушки снова прошла сладкая судорога, гораздо сильнее первой. Это длилось и длилось какую-то краткую бесконечность, а потом все закончилось. Бартон скатился с жены и упал на спину. Кэйтлин легла на бок, вытягиваясь возле него.
То, чего она боялась, было позади. Кэйтлин стала женщиной и была благодарна мужу, что не почувствовала сильной боли, о которой она слышала от других женщин. Он не нарушил слова и был добр с ней, хотя и не совсем нежен, нежностью это назвать было трудно. Но, наверное, этот суровый мужчина и не знает, что это за слово такое «нежность». В общем, все позади, и это главное.
Девушка воспользовалась своей разорванной рубашкой и теплой водой, которую кто-то предусмотрительный поставил возле камина, чтобы привести себя в порядок и вернулась в постель к уже спящему мужчине. Бартон во сне обнял жену за талию и, притянув к себе, что-то прошептал в её волосы. Кейтлин не разобрала, что он сказал, но ей показалось, что это что-то нежное. Или просто так хотелось думать? И уже на самом краю сна она честно призналась себе, что согласна со своей внутренней волчицей в первом: ей было приятно с ним, особенно в конце. И не согласна во втором: она не хочет повторения. Наверное.