— Ты не похож на остальных. На сей раз Ганс не ответил.
Тереза без удовольствия допила из бокала вино, взяла Ганса под руку и сказала:
— Пошли?
Ганс был рад покинуть это заведение, но, едва встав, тут же превратился в мишень грубых насмешек со стороны Бремига и остальных, которые объединились и готовы были начать безрадостную оргию.
Ганс помог Терезе надеть поношенную меховую шубку, и они вышли. Ночь была очень светлой, пронизанной затаенным волнением. Небо то и дело озарялось вспышками летних молний, время от времени далекий грохот орудий нарушал неземную тишину в тени собора. Переходя площадь, они слышали звук своих шагов, многократно отражавшийся от мраморного фасада. Какой-то солдат хотел было окликнуть их, но увидев, что это всего-навсего офицер и женщина, снова погрузился в свои унылые мечтания.
Путь их пролегал мимо ряда громадных суровых статуй, застывших в нескончаемой уничижительной критике крохотных существ из плоти и крови, столь беспечно проходящих на уровне холодных пальцев их каменных ног. Ганс не обращал внимания на этих обветренных критиков. Он был слишком охвачен каким-то странным, терзавшим его беспокойством. Тереза тоже не обращала внимания. Она хорошо знала их, они были для нее просто ориентиром.
Они вошли в узкую улочку, оставив статуи за их ночной беседой. Безмятежные, величественные скульптуры являлись символом города, не замечали жалких приливов и отливов жестоких завоеваний и вошли в людскую память гораздо прочнее, чем сражения.
Тереза остановилась у неприглядной двери и стала искать в карманах ключ.
— Ты действительно хочешь в помещение? — неожиданно спросил Ганс.
— Конечно, — ответила Тереза, — здесь очень холодно. Холодно не было.
Они поднялись по скрипучей лестнице и вошли в комнату с небольшим балконом. Комната была скудно обставленной, пропахшей растительным маслом. Пол, выложенный кафелем на псевдомавританский манер, отражал лунный свет, поблескивая, будто стоячая вода.
— Не зажигай света, — сказал Ганс.
— Это еще почему? — спросила Тереза, привычно подошла к окну и задернула шторы.
— Мне бы этого не хотелось.
— Надо же, — сказала Тереза, включив лампочку без абажура над потрескавшейся раковиной.
— Почему ты все время поступаешь наперекор?
— Я независимая.
Тереза принялась расстегивать платье.
— Ты что делаешь? — спросил Ганс.
— Если ты не задержишь меня надолго, я вернусь в клуб и, возможно, выпью еще шампанского с другим офицером, — ответила она и сняла платье.
— Но ведь ты еще не потребовала у меня денег.
— Как знать, может, и не потребую, — сказала Тереза и сбросила туфли.
— Совершенно не понимаю тебя, — признался Ганс.
— Я сама себя не понимаю, — беспечно ответила она. — Живу ни о чем не думая, механически.
— И тебе это нравится?
— Вот тут мне нужно замигать, как ты, правда? Она уже сняла блузку.
Ганс внезапно поднялся. Он не испытывал никакого желания.
— Пожалуйста, не говори так и не раздевайся, — резко сказал он.
— Странный ты человек.
Тереза поглядела на него без удивления и сняла лифчик. Полуголая она больше походила на ребенка, чем на женщину. Ее мрачное лицо над очень тонкой белой шеей, узкими плечиками и щуплым, не вполне сформировавшимся телом утратило свою властность. Внезапно она стала выглядеть беспомощной беспризорницей. Ганс поглядел на нее с чем-то, похожим на жалость, а потом, когда она начала снимать последнюю одежду, с яростью подошел к выключателю и погасил свет.
В кромешной тьме наступила тишина, потом Тереза заговорила сдавленным от страха голосом:
— Что ты за человек? Ты не убийца?
Ганс промолчал. Это было жестокой местью, но Тереза ее заслуживала. Ни одна женщина — женщина? — девчонка не имела права мучить таким образом мужчину, быть столь вызывающе непокорной.
Тереза напряженно прислушивалась к приближавшимся осторожным шагам, а потом произнесла испуганным шепотом:
— Мне шестнадцать лет.
— Верю, — ответил Ганс.
— Это правда, клянусь, — воскликнула она.
— Сказал же, что верю. Так привыкла ко лжи, что не доверяешь правдивым словам.
— Что ты хочешь сделать со мной?
— Ничего.
— Тогда зажги свет, пожалуйста.
— Нет.
— Я сказала — пожалуйста.
— Слышал.
— Я подниму крик.
— Я тебе не позволю.
Ганс раздернул шторы, открыл окно и, повернувшись, увидел, что Тереза стыдливо прикрывает пальто наготу. Она утратила невозмутимость.
— Иди сюда, — сказал он, — не бойся. Тереза дрожала от страха.