К сожалению, вся ирония в речах Буонсиньори совершенно не дошла до мистера Бойта, он был крайне серьезным по натуре и потому весьма удачливым писателем. Однако жгучее пламя его воображения начало придавать этим отрывочным рассказам не просто тепло, а определенно и возвышенно коммерческий жар.
— Расскажите правду об итальянских военных, — попросил он.
— Если б не они… — Буонсиньори пожал плечами. — Благодаря им мы уцелели.
И стал рассказывать о теориях Валь ди Сарата насчет бандитов и военных, о необычайном поединке на гребне холма. Не преминул нарисовать приукрашенную картину своей битвы умов с заполнявшими комнату немцами по поводу естественных надобностей бедного Фольгоре.
— А кто этот человек, офицер, ведший перестрелку с немцем? — спросил Бойт, потея от волнения, как школьник.
— Его зовут Валь ди Сарат.
— Как он выглядит? Наверно, рослый, темноволосый красавец?
— Не очень высокий, с морковного цвета бородкой и голубыми, очень светлыми глазами.
— Это не годится, — пробормотал Бойт, — он должен выглядеть иначе.
После полудня он получил приятную весть, что его будущая книга уже заранее приобретена кинокомпанией «Олимпик Пикчерз». Об этом сообщил девятистраничной телеграммой добрый приятель и собутыльник Бойта полковник Малькольм Зитермен, или, более официально, полковник Малькольм Зитермен, глава постановочного отдела кинокомпании, в настоящее время консультант правительства США по съемке фильмов.
Полковник являлся одним из тех армейских счастливчиков, которые не знали иного чина, кроме того, какой носят, и пользуясь богатством правительства, неустанно летал из Калифорнии в прифронтовые районы и обратно на предоставленном в его распоряжение четырехмоторном транспортном самолете. Он сгорал от зависти к теням прежних продюсеров, и стремление к бессмертию побудило его назвать большое белое здание на территории «Олимпик Пикчерз», в котором заточенные сценаристы таращились на потолок, ожидая вдохновения или указаний, «Зданием имени Зитермена».
Обрывочные военные впечатления убедили этого прирожденного руководителя, что он видел то, чего не дано другим, и возжелав поделиться с публикой тем, чему был свидетелем, Зитермен решил отснять фильм по книге Бойта на натуре. «В студии невозможно воссоздать подлинные боевые условия, — писал он в своей экономно составленной телеграмме. — Эти времена прошли. Отныне требуется готовиться к съемкам на месте еще до того, как будет написан сценарий. Организовать это будет трудно, но я займусь этим лично. Сегодня вылетаю в Вашингтон и надеюсь увидеться с начальником штаба сразу по прибытии. Я пригласил генерала Уотсона на обед в ресторан «Романофф», и он заверил меня, что мы можем рассчитывать на любое содействие. Я уже показал «Столь гневную зарю» генералу и миссис Уотсон, и он счел, что фильм «очень понравится Америке». С наилучшими личными пожеланиями…».
В свои мечтания Зитермен вставил деловой намек, что блестящей норвежской актрисе Сигрид Толлефсен срочно требуется автомобиль. Мысли Бойта потекли в нужном направлении.
Тем временем сражения бушевали с упорной и отчаянной яростью. Соответствующим образом награжденный Валь ди Сарат неохотно расстался с приятной гангстерской жизнью и стал майором в кремонской дивизии, одном из итальянских подразделений, сражавшихся бок о бок с союзниками. В глубине его вещевого мешка хранился трофей — фуражка Ганса. Владелец фуражки сражался на линии Муджелло к северу от Флоренции и боролся за каждый дюйм земли с холодной профессиональной решимостью. Внешне это выглядело фанатизмом, но отсутствие подлинного энтузиазма не могло укрыться от такого дьявольски проницательного наблюдателя, как Бремиг.
— «Долг каждого офицера — отдать жизнь за свою страну», — произнес однажды Бремиг, грубо передразнивая гаулейтера-пропагандиста, и к его удивлению это вызвало на лице Ганса бледную улыбку узнавания. Бремиг продолжал: — «Исполнение музыки Феликса Мендельсона-Бартольди, этого еврейского извратителя нот, этого крючконосого осквернителя гармонии, этого злобного насильника струн, категорически запрещается».