— Фамилий у нас здесь нет, — сказал этот человек с невеселой, зловещей улыбкой, — так что называйте меня Эрхардт и придумайте фамилию для себя.
— Моя фамилия…
— Я не хочу слышать ее. Присаживайтесь. Оба сели.
— Ну, придумали фамилию? — спросил Эрхардт.
— Девичья фамилия моей матери…
— Не нужно ничего сложного. Что-нибудь попроще. Не привлекающее внимания.
Ганс засмеялся.
— Шмидт.
— Шмидт у нас уже есть.
— Шнайдер. Он уплыл.
— Вот как? Хорошо. Да, вы можете стать новым Шнайдером, но мы стараемся не дублировать фамилии. Лучше придумать что-то совершенно новое.
— Гансен, — предложил Ганс.
— Да. Да. Гансена, по-моему, в списках у нас нет. Отдает датским. Да, очень пикантно. Хорошо. Отлично. Итак, Гансен, есть у вас какие-то новости?
— В Специи у нас вышла неприятность. Мюллеру пришлось скрыться, сейчас он у Зандбека в Ливорно.
— Какая неприятность?
— Боюсь, тут есть моя вина.
— Кто виноват, меня не интересует. Что произошло?
— Не появился Шуберт.
Эрхардт, не выказывая никаких эмоций, задумался.
— Стало быть, не появился, — произнес он. — Его почти наверняка схватили. Если все-таки нет, да поможет ему Бог.
— Шнайдер потерял из-за этого голову. Нам пришлось нелегко.
— Сплавили его, слава Богу, — улыбнулся Эрхардт, закурил трубку и сказал: — Теперь я объясню вам, что мы делаем, и в общих чертах — как. Кстати, почему вы мигаете?
Ганс покраснел.
— Россия.
Эрхардт понимающе кивнул. Он мог задавать самые нескромные вопросы с целеустремленностью врача. Они представляли для него не обороты речи, которыми нужно пользоваться тактично, а самый верный и быстрый способ получить ответы.
— Наша работа — вывозить немцев из Италии…
— Но я не хочу уезжать…
— Минутку, минутку. Я тоже. — Эрхардт засмеялся. — Это лишь часть нашей работы. Есть люди, желающие уехать в Аргентину или в Центральную Америку. Страны наподобие Гватемалы очень нуждаются в немецких техниках. Американцев там не любят. Вынужденная близость привела к логическому концу. К тому же во всех латиноамериканских странах живет много немцев. Это очень удобно. Я связался с компанией «Монтес и Майер», представителей которой близко знал в Гамбурге еще до войны, и предложил им соглашение, по которому собираю немцев и отправляю в Латинскую Америку, когда для них находится работа, а они потом выплачивают процент от заработка в отделение компании в Буэнос-Айресе, Монтевидео или где бы ни оказались. Я получаю здесь жалованье и плюс переменные проценты в зависимости от квалификации людей, которых отправляю туда. Вы хмуритесь? Почему?
Ганс ответил с легким раздражением:
— Мне это напоминает торговлю живым товаром. Эрхардт рассмеялся.
— Пожалуй. Но задумайтесь на минутку об альтернативе. Какое будущее ждало бы Шнайдера в Германии? Человек не особенно образованный, не особенно умный, в сущности глуповатый. Вермахт обучил его ремонтировать сложнейшие танковые моторы, и теперь ему предоставляют работу техника в одном из крупнейших гаражей Парагвая. Он будет получать вдвое больше, чем в Германии, где таких людей сколько угодно. Даже если всю жизнь станет отдавать десять процентов от заработка, разве там он будет не лучше обеспечен, чем в Европе?
— А что, если он откажется платить, когда очутится там, в безопасности?
Эрхардт пожал плечами.
— Ни у кого из нас нет ни паспортов, ни других документов. Приходится полагаться на наших благодетелей. При деньгах наших друзей возможно все, но если мы окажемся непослушными… понимаете?
— Однако с течением времени… Эрхардт засмеялся снова.
— Я не считаю, что такое положение дел будет длиться вечно. Но пока нас не начнут обхаживать и Запад и Восток — то есть покуда лицемерие вынужденной ненависти войны не сменится лицемерием вынужденного дружелюбия мира — нам придется изворачиваться.
— Почему вы говорите мне все это?