- Господи, Эйб, - перебил его Манчини, с шумом выдыхая воздух, - а я уж начал было беспокоиться. Значит, я должен сделать пожертвование в пользу этой организации? Сколько и когда?
- Позволь уточнить: тебя не просили об этом. Никто не просил у тебя ни цента. Он просто дал понять, как бы это сказать - упомянул об этом между прочим...
- Ладно, ладно. Но когда ты предложил, он не стал отказываться, а?
- Нет, не стал...
- Так в чем же дело? - Нетерпение Манчини росло. - Из тебя вытянуть ответ не легче, чем вырвать зуб!
- Я сказал, что ты очень интересуешься новейшими методами трансплантации...
- Забавно, - заметил Манчини, оставаясь серьезным.
- ...и что, по-моему, ты с радостью пожертвуешь в этот фонд двести пятьдесят тысяч долларов. "Семьсот пятьдесят тысяч... - сказал Квинтрелл, словно не расслышав. - Весьма великодушно с его стороны".
- Вот видишь! - обрадовался Манчини. - Значит, наши предположения были правильны.
Зимински повернулся и посмотрел в окно. Сквозь тучи проглянуло солнце, и над Майами-Спрингс заиграла радуга.
- Не могу понять, за что они берут эти дополнительные семьсот пятьдесят тысяч, - сказал он, больше обращаясь к самому себе. - Может, их берут просто за... Может, то обстоятельство, что ни у одного из его очень богатых пациентов не случилось отторжения... Возможно, это просто случайность...
- Да чего об этом рассуждать? - перебил его Манчини. - Лучше расскажи, что представляет собой этот Снэйт.
- Родился в Лондоне, - начал Зимински, - учился в Хэрроу и...
- Все это мне известно. Я спрашиваю, что он представляет собой как человек?
- Он... - Зимински пожал плечами. - Он истинный англичанин.
- Истинный англичанин? - усмехнулся Джордано.
- Уж очень он холодный, - словно оправдываясь, поспешил объяснить Зимински. - Вежливый, но холодный...
- Этот сукин сын не просто холодный, он ледяной, я чуть не замерз рядом с ним, говорю я вам! - подхватил Джордано.
Манчини метнул взгляд с одного на другого.
- Он что, затаил на меня обиду, а? - спросил он. - Не на это ли вы намекаете?
- Такой, как Снэйт, если и затаит обиду, виду не подаст, - ответил Зимински.
- Ты что, и этого не выяснил? - возмутился Манчини. - Господи, Эйб, а вдруг этот сукин сын оставит у меня внутри пару артериальных зажимов?
- Чтобы ты подал на него в суд за недобросовестность? - отмахнулся с презрением Зимински.
Манчини со вздохом откинулся на спинку сиденья.
- Эйб, признайся, что у тебя ничего не вышло, а? - спросил он устало и расстроенно. - Этот малый обвел тебя вокруг пальца, а ты и глазом не моргнул. Ладно, тебя он, может, и обвел, но со мной этот номер не пройдет! Ни в коем случае! За миллион долларов эта курица снесет мне яйцо, и лучше пусть постарается снести как положено!
5
- Доктор Снэйт, к вам мистер Манчини, - сказала сестра, вводя Манчини в комнату, похожую на библиотеку привилегированного лондонского клуба.
Снэйт, который что-то писал, сидя за столом в центре комнаты, бросил на него взгляд поверх очков в золотой полуоправе.
- А, да, конечно, - отозвался он звучным, хорошо поставленным голосом с английским акцентом. - Прошу вас.
Сестра вышла, бесшумно притворив за собой дверь, а Снэйт еще с минуту продолжал писать. Затем, когда напольные часы пробили час, он встал, вышел из-за стола и, растянув в улыбке тонкие губы, протянул Манчини руку.
Хотя ему было где-то около шестидесяти пяти, выглядел он гораздо моложе. Высокий, с прямой спиной, он двигался быстро и решительно. У него была аристократически удлиненная физиономия с глубоко посаженными глазами и черными кустистыми бровями, которые составляли странный контраст с тщательно приглаженной сединой. В петлице его серого костюма виднелся крошечный розовый бутон того же оттенка, что и рубашка, а на галстуке - такие носили в Хэрроу - поблескивала жемчужная булавка. Держался он любезно, но холодно, почти отчужденно.
- Прошу, - повторил он, указывая Манчини на одно из стоявших по обе стороны стола кожаных кресел, а сам опустился в другое. - Так в чем же дело?
- В чем дело? - прорычал Манчини, раздраженный тем, что его заставили ждать. - По-моему, Зимински уже говорил с вами обо мне!
- Говорил. И довольно подробно, разрешите заметить. Тем не менее я хотел бы, если вы не возражаете, услышать изложение вашей просьбы непосредственно от вас. Видите ли, важно знать не только, чем человек страдает, но и что он собой представляет.
- Что тут рассказывать? - пожал плечами Манчини. - Мое сердце, как показывает счетчик, пробежало слишком много миль, и я хотел бы сменить его на новое.
- Ясно, - неопределенно отозвался Снэйт. Он снял очки и принялся протирать стекла белоснежным носовым платком, который торчал у него из рукава пиджака. На мгновенье воцарилась тишина, слышно было лишь тиканье часов в углу комнаты. - Насколько я понимаю, вам известно, - заговорил Снэйт, - что доктор Зимински не одобряет вашего намерения сделать пересадку сердца. По его мнению, сердце у вас не в таком уж плохом состоянии, чтобы идти на риск, связанный с подобной операцией.
- Зимински - трусливая баба, и ничего больше.
- Полноте! - с легкой укоризной сказал Снэйт. - Кстати, позвольте полюбопытствовать, почему вы обратились именно ко мне?
- Потому что, как мне сказали, за большие деньги у вас можно получить такое сердце, которое не отторгается, - ответил Манчини, решив во что бы то ни стало добиться того, на что оказался не способен Зимински: договориться, причем быстро.
- Вот как? - удивился Снэйт, вопросительно подняв брови. Он не говорил, а цедил слова. - Очень интересно.
- А разве не так?
- Только в одном мы можем быть уверены: что мы ни в чем не уверены, сказал Снэйт. - А отсюда следует, что нет и уверенности в том, что мы ни в чем не уверены. - Он загадочно улыбнулся. - Сэмюел Батлер.
- Как понять ваш ответ?
- Боюсь, это наиболее исчерпывающий ответ из всех, на какие вы можете рассчитывать.
- Ладно, воля ваша, пусть будет так, - кивнул Манчини, вынимая из кармана черной кожаной пилотской куртки записную книжку. - Итак, о цене мы уже договорились. Может, договоримся и о дате?