— Сэйбар, пожалуйста, нет! — крикнула она, пытаясь свалиться на колени.
— Только тогда ворота закроются за тобой.
— Пожалуйста, нет! — она начала биться в истерике. — Позвольте мне встать на колени! — взмолилась она к Моркови и Капусте.
Они позволили ей упасть на колени, но лишь после знака Сэйбара.
— Я прошу проявить ко мне милосердие, — молила она.
— То же самое милосердие, которое Ты оказала другим? — поинтересовался Сэйбар.
— Нет, — зарыдала женщина, — истинное милосердие!
— Почему оно должно быть оказано тебе, если другим Ты в нем отказала?
— Мы откроем ворота, — предложил кто-то из мужчин.
— Любимая Мира, — закричал Редька, дико глядя на мою рабыню, — что я должна сделать?
Мира отпрянула, пораженная этим вопросом, обращенным именно к ней.
— Я — всего лишь рабыня, — развела она руками. — Вы — свободная женщина.
— Что я должна сделать? — испуганный повторила она.
— Вы имеете только один маленький шанс, — сообщила ей Мира.
— Скажи мне! — взмолилась Редька.
— У вас остался только один путь к спасению, который пока открыт, — сказала Мира, — но он унизительный и оскорбительный. Я даже не осмеливаюсь предложить это Вам.
— Говорите, пожалуйста, говорите!
— Умоляйте его, чтобы он сделал Вас своей рабыней, — сообщила Мира. — Тогда он может оказать вам милосердие, как полностью подчиненной женщине, своей собственности.
— Я не знаю, что мне делать, — плакала Редька.
— Если Вы — свободная женщина, гордо уйдите подальше в Прерии, чтобы погибнуть от голода и жажды, или от хищников. Если Вы — рабыня, молите, чтобы стать его рабыней, — обрисовала выбор рабыня.
— Я не знаю, что мне делать!
— Делайте то, что подсказывает ваше сердце, — предложила Мира.
— Попросите милосердия для меня, умоляйте за меня, походатайствуйте обо мне! — попросила Редька.
Мира подошла и встала на колени, склонив голову перед Сэйбаром.
— Пощадите нас, Господин, — попросила она. — Мы — всего лишь женщины, одна невольница и одна свободная. Мы знаем вашу силу. Мы знаем то, что Вы можете сделать. Мы не оспариваем ваше право. Мы просим о милосердии, хотя бы на какое-то время. Мы просим о доброте, хотя бы на мгновение.
— Ваша рабыня говорит красноречиво, — отметил Сэйбар.
— Она испытала силу мужчин, и уже знает, что они могут с ней сделать, — пожал я плечами.
Женщина в кожаных кандалах, внезапно зарыдала, и затряслась от неудержимых, подавляющих ее эмоций. Ее дрожь не поддавалась контролю. Очевидно, что-то происходило глубоко в ее душе.
— Да, — прошептала она самой себе. — Да!
Она низко опустила голову, и без всякой команды, нежно и покорно принялась целовать ноги Сэйбара.
— Посмотри на меня, — приказал Сэйбар.
Она подняла голову. Ее глаза были мокрыми от слез. Взгляд их был невероятно мягок и нежен. Я думаю, что никогда прежде не удостаивался Сэйбар такого взгляда, как этот.
— И, несомненно, Ты подписываешься под просьбой этой рабыни, — сказал Сэйбар, указывая на Миру.
— Да. Но с одним исключением, — сказала женщина в кожаных кандалах.
— О? — удивился Сэйбар.
— В одном она ошиблась, — сказала она.
— В чем же? — заинтересовался он.
— Она сказала, что на коленях перед Вами стоят две женщины, одна невольница и одна свободная. В этом она была ошибка. Перед вами на коленях стоят две рабыни.
Мира, со слезами на глазах, внезапно схватила связанную женщину, и поцеловала ее.
Я схватил Миру за волосы и отбросил ее в сторону, чтобы не мешалась.
— Да, я — рабыня! — объявила женщина в кожаных кандалах, глядя в глаза Сэйбара.
— Поберегись слов, тобой произнесенных, — предупредил Сэйбар.
Все верно. Такие слова, сами по себе, в соответствующем контексте, закрепляли порабощение. Намерения, как таковые, нематериальны, поскольку всегда можно было бы заявить, что человек не это имел в виду. Слов же, сказанных в соответствующем контексте, достаточно. Имеет ли она в виду это, или нет, но после их произнесения она немедленно становится, категорически и безвозвратно, полностью и по закону рабыней, вещью, с которой владельцы с этого момента наделены правом делать все, что им заблагорассудится. Такие слова, не должны произноситься походя. Они являются столь же многозначительными как ошейник, столь же символичными как клеймо.
— Слова, которые я произнесла сейчас, я произнесла осознанно, — признала она.