Тогда она, тщательно, своими маленькими ручками, стала выравнивать украшенный бисером ошейник на своем горле. В определенный момент она провела пальцем вокруг и под ним, как бы регулируя его для удобства. Затем она, снова подровняла ошейник, устанавливая центральный узел точно под подбородком.
— Так-то лучше, и более удобно. Как он смотрится на мне? — спросила девушка, хитро посмотрев на меня.
— Прекрасно, — ответил я.
— Хорошо. Ведь для нас важно, чтобы наши ошейники хорошо выглядели и были удобными.
Я уже был наполовину выведен из себя, видя как ее маленькие ручки, столь осторожно и внимательно привлекали внимание к этому к этому круглому символу рабства — ошейнику рабыни.
— Пойдем уже, — велел я.
— А мои волосы, нравятся Господину, — спросила мерзавка.
Я смотрел, как она откинула назад голову, и совершенно не обращая на меня внимания, руками подняла свои длинные, прекрасные рыжие волосы. Это ее движение подняло линию ее совершенных грудей.
— Самым потрясающим и возбуждающим для земной девушки, доставленной на Гор, является то, что она находит себя объектом такого страстного желания, — заявила рыжеволосая, глядя на меня.
— Возможно, — не стал я спорить. Несомненно, на Земле у нее было мало возможностей, чтобы подготовиться к встрече с сексуальностью гореанских мужчин.
— А еще их невероятно потрясает то, как неограниченно и неистово, а иногда беспощадно, их эксплуатируют, — сказала она, не переставая демонстрировать свои волосы.
Я кивнул. Действительно, таким женщинам, редко предоставляется большой выбор в данном вопросе.
— И как безжалостно они принадлежат, дрессируются, принуждаются к повиновению, — добавила она, под аккомпанемент моего молчания.
— Но теперь, — тихо проговорила девушка, опуская голову, и все также держа руки в волосах, что делало ее грудь еще более возбуждающей, а ее поза, тонко намекала о полной ее покорности своей участи, — это им подобает и подходит, поскольку они — всего лишь рабыни.
— Да, — сказал я, сжимая кулаки что было сил.
— Как смотрятся мои волосы? — спросила она, опуская руки и поднимая голову.
— Прекрасно, — признал я.
Виньела повернулась, и сидя на правой ноге, подняв левое колено, отбросила в сторону одеяло, и улыбнулась мне. Она проделала все это совершенно бесстыдно, как настоящая рабыня. Конечно, тело невольницы всегда выставлено на всеобщее обозрение, что было бы невероятно для свободной женщины.
— Я думаю, что Вы находите меня привлекательным, — заключила она.
— Да, — согласился я.
Она снова встала на колени, опираясь бедрами на пятки, все еще держа руки в покрывалах, и повернула лицо ко мне.
— Увы, — она сказала с притворным сожалением, — насколько же слабы и уязвимы рабыни.
— Да.
— Насколько же мы беспомощны и бессильны.
— Да! — сердито сказал я.
Трудно было не заметить ее очарование и силу.
— Но возможно мы не абсолютно бессильны, — заключила рабыня. Она поместила руки за голову, распрямила спину, выпятила грудь и потянулась.
— Возможно, нет.
Виньела опустила руки и посмотрела на меня. Теперь она стояла на коленях, лицом ко мне, положив руки на бедра, держа колени вместе.
— Сейчас я гораздо сильнее, — заметила она, — чем была, когда-то та глупая малышка, Миллисент Обри-Уэллс, с Земли.
Когда-то этой глупышкой была именно она, пока не была доставлена на Гор и порабощена.
— Объясни, почему, — приказал я.
По малейшему желанию, кого-то такого же, как прежняя свободная женщина — мисс Миллисент Обри-Уэллс, из Пенсильвании, гореанская рабыня, такая как Виньела, должна пасть ниц перед ней, облизать ее ноги и исполнять все приказы и пожелания.
— Теперь я намного влиятельнее ее, — заявила она.
— И в чем же это проявляется?
— Я — рабыня.
— Ты говоришь загадками.
— Я влиятельнее, но конечно, только определенными способами.
Я улыбнулся. Я видел, что она действительно хотела быть выпоротой за дерзость. Рабыня, конечно, может быть выпорота по любой причине, или даже без всякой причины.
— И каким же образом, — поинтересовался я, — у рабыни могло бы оказаться больше власти, чем у свободной женщины?
Она улыбнулась, и скромно опустив голову, промурлыкала:
— Некоторые мужчины, находят нас привлекательными.
— Это верно, — признал я.
Как нескромно, но изящно она сделала этот вывод. Я не хотел, но, несмотря на свое не желание, вынужден был согласиться с ней. Как может свободная женщина сравниться с рабыней в способности вызывать желание мужчины? Рабыня, в ее беспомощности, ее уязвимости и красоте, является самой возбуждающей и желанной из всех женщин. Даже, просто вид невольницы может сделать мужчину обезумевшим от страсти.