- Где Лида?
- Лида спит. Вчера пришла в два часа ночи... Заходите в дом, заторопилась мать.
Он ждал, что Марья Петровна скажет, откуда Лида вернулась так поздно, но мать молчала. Они вошли в дом.
Василь подошел к двери Лиданой комнаты. Несколько минут он стоял не двигаясь, чтобы перевести дыхание. Потом одернул гимнастерку и постучал.
- Кто там?
Голос Лиды... Он не ответил, боясь выдать волнение, и постучал еще раз. Лида повторила вопрос.
- Время вставать, соня, - проговорил он и не узнал своего голоса. Гости к тебе...
- Ой! - вскрикнула Лида и затихла.
Через несколько минут Лида открыла дверь и пригласила войти. Кровать была застелена. Лида стояла у окна и смотрела на него заспанными еще, но беспокойно сияющими глазами. Она показалась ему необыкновенно красивой и повзрослевшей за эти годы.
Оба они стояли растерянные, смущенные, не зная, как поздороваться. Ему хотелось сжать ее в своих объятиях и целовать... Но о":и так долго не виделись, так отвыкли от ласки, так волновались оба, что только неловко пожали друг другу руки...
Лида предложила ему стул, присела сама и приказала:
- Ну, рассказывай. Как же ты?.. Так нежданно...
- Ты не ждала? - спросил он с шутливой обидой, чтобы скрыть неловкость.
- Нет, не ждала, - ответила она в тон.
- Значит, я напрасно спешил?
- Значит, напрасно...
Она взглянула на него с едва заметной улыбкой, и в глазах - они казались темными от густых черных ресниц - вспыхнули знакомые огоньки.
Беседа пошла весело и легко. Василь шутливо рассказал о своих злоключениях в дороге. Лида смеялась. Так, полушутя, они болтали долго, пока от растерянности, вызванной долгожданной встречей, нс осталось и следа.
Тогда Василь вдруг почувствовал досаду. "Не такой должна быть наша встреча.
Нужно сказать что-то большое, особенное.
Каждое слово должно быть особенным. Это ведь минуты необыкновенные, неповторимые". Веселая разговорчивость оставила его.
На лбу появились морщинки огорчения.
Он оборвал разговор, Лида, заметившая странную перемену в его настроении, посмотрела на него с удивлением.
Василь заговорил снова:
- Если бы ты знала, как я рад, что вижу тебя снова... У меня какое-то необычное чувство, хочется смотреть и смотреть на тебя... Даже больше, чем говорить. И какое счастье это - видеть тебя, твои глаза, твои руки... Я ведь привык думать, что ты далеко-далеко. Три года так думал...
Лида, смущенная его словами, не сказала ни слова, но он по ее взгляду понял, что она чувствует. Да, и она счастлива, что видит его. Очень счастлива.
Он не мог оторвать взгляда от ее глаз.
"Пусть эти часы будут без печали. Пусть думает, что их еще много", где-то далеко и неясно проплывает мысль. И тут же исчезает, как тучка с ясного высокого неба. И снова - только ее глаза, близко-близко...
- Как хорошо ! - едва слышно прошептала Лида. Ее руки доверчиво легли на плечи Василия.
Он обнял ее и сидел молча, наполненный ощущением ее близости и острой радости.
...Оборвалось это неожиданно. Прошло немного больше часа. Из кухни раздался тлос Марьи Петровны:
- Лида, время завтракать.
Лида быстро встала, посмотрела на ручные часы.
- Ой, мне надо бежать.
- Куда?
- На работу.
- На какую работу? Ты работаешь? Ты же училась.
- Я работаю на авиационном заводе.
Скоро месяц.
- А институт?
- Я учусь и работаю... Чем ты так смущен? - спросила она.
Он замолчал в нерешительности. "Сказать? Нет, немного поздней".
- Я тебя провожу. Хорошо?
К заводу, который находился километрах в двух от Лидшного дома, на окраине города, они шли очень быстро. Падал первый снег. Весело мельтешились быстрые снежинки и устилали перед ними дорогу.
- Ты и учишься и работаешь? Трудно ведь.
- Трудно. Утром и днем - работа, вечером от четырех до десяти занятия. Потом подготовка к занятиям. Вчера пришла заполночь. Так каждый день... Как пришло извещение, что второй брат погиб, сразу и пошла.
Улица поднималась в гору. Время безжалостно отсчитывало минуты. Василь все порывался что-то сказать и все откладывал.
- Я хотела сначала попроситься на фронт, - сказала она после короткого молчания, - не могла я больше сидеть тут.
Наболело очень с самого сорок первого.
Да маму нельзя было бросить одну. Горе совсем подкосило ее. Я ей была единственной поддержкой.
Около заводских ворот, на горке, они остановились. Внизу лежал город. Отсюда были видны ленты его улиц, немногочисленные квадраты площадей. Крыши белели нетронутым снегом. Прямо над городом висело низкое солнце.
- Ну, возвращайся. Отдохни после дороги. Я вернусь в три часа. На занятия не пойду, буду с тобой. Снова вместе - днем и весь вечер... Как я рада, что ты приехал...
Она счастливо засмеялась.
- Мы не будем вместе вечером... И сегодня больше не увидимся... Я сейчас пойду на станцию. Скоро должен пройти на фронт наш эшелон. У меня только десять часов отпуска.
- Только десять часов! - удивленно повторила Лида.
- Я не хотел говорить тебе раньше...
Мне просто повезло. Через вашу станцию должен был пройти на фронт эшелон нашего полка. За семьдесят километров отсюда он остановился на несколько часов. Я отпросился, и меня отпустили... на десять часов. Чтобы через десять часов я ждал их на станции...
- Десять часов... Ну и пусть, - тряхнула она головой. - Чего я грущу? Я могу еще побыть с гобой. Попрошу, чтоб меня отпустили раньше...
- Если бы еще десять! А то ведь почт"
восемь часов иэ них ушло на дорогу. Пока ехал, искал состап, шел в город - потратил восемь часов. Для нас осталось только два часа...
- Только два часа?! Так мало?..
- А разве двух лет хватило бы?
Лиде нужно было итти, а сна все медлила. Не хватало сил, чтобы сказать последнее слово.
Василь сердцем чувствовал ее боль и говорил о том, что скоро кончится война и они снова встретятся в Минске, чтобы быть всегда вместе.
Они попрощались. На прощанье сержант сказал:
- Когда я ехал, я так боялся, что не перегоню наш эшелон или не застану тебя... А теперь я счастлив... Целых два часа!
На войне не каждому такие два часа выпадают...