— Неважно. Думаю, уже не имеет значения.
Я вливаюсь в поток машин и ищу указатель, который подскажет мне, сколько осталось до шоссе двадцать семь.
— Что было между нами, Шейн? Блять, скажи это.
Он не отвечает около минуты. И когда, наконец, открывает рот, его голос едва слышен из-за музыки и шума транспорта.
— Ты знаешь о моей дочери?
— Все знают. Наш город и в правду ужасно меленький.
— Кто тебе сказал? — спрашивает он после небольшой паузы.
— Мама, — отвечаю я и замечаю необходимый знак. До шоссе двадцать семь осталось около двенадцати миль. — Она видела тебя с маленькой девочкой в банке в Лайонс-Фолс.
Мои родители стали своего рода жертвами всего, что произошло между Шейном и мной. Ситуация повлияла и на них, и я уверен, что он даже не подумал о последствиях. Потому что, хотя Шейн был всего лишь лучшим другом Эва, мама и папа заботились о нем словно о родном сыне. Мама рассказала мне, что видела Шейна с маленькой девочкой и хотела подойти поздороваться, а так же познакомиться с его дочерью, но забеспокоилась, что Шейн не захочет с ней разговаривать.
— О, понятно, — тихо бормочет он.
Мне кажется, если вы действительно настроены решительно, то не должно составить труда избегать кого-то в нашем маленьком городке. Некоторые районы расположены довольно далеко друг от друга, а парочка домов находится глубоко в лесу. Большинство жителей ездят за покупками в Лайонс-Фоллс или Лоувилл, а некоторые едут аж в Бунвилл. И почти никто из тех, кто живет в Порт-Лейдене, не работает в самом городе, если только это не пожарная часть, почта или похоронное бюро. Так что, я думаю, в каком-то смысле залечь на дно довольно просто. В конце концов, Шейну же как-то удавалось сторониться людей в течение пяти лет.
— Сколько ей лет? — слышу я свой собственный голос и вздрагиваю, потому что на самом деле я не хочу знать ответ на этот вопрос.
— Ей почти пять, — его голос звучит почти пристыженно.
Каким-то образом, я думаю, уже знал. Как и то, что мать девочки – Джина Притцер. Новость стала для меня одновременно и пощечиной, и почти… желанной. Потому что, когда я услышал об этом, то понял, что между нами действительно все кончено. Теперь я могу забыть его, оставить все в прошлом, потому что Шейн Каррауэй никогда не был увлечен мной по-настоящему… он никогда не интересовался парнями – и вот живое тому доказательство. Сейчас у него есть собственная семья, о которой нужно заботиться.
Но теперь, когда мы остались наедине в машине, стало понятно, что у меня не получилось оставить все позади.
— Вот почему я думаю, что нам было бы полезно поговорить, — продолжает Шейн. — Ты не знаешь всей истории.
Задаваясь вопросом, насколько ярко на моем лице написана заинтересованность, я решаю промолчать, чтобы не сболтнуть лишнего. Снова сосредоточившись на дороге, я, наконец, нахожу съезд на шоссе двадцать семь.
Шейн снова замолкает, и какое-то время мы едем в тишине, нарушаемой лишь тихими звуками музыки. И тут мне приходится резко нажать на тормоза, потому что машина передо мной решает резко перестроиться. Я бросаю взгляд на заднее сиденье, убеждаясь, что с урной все в порядке. Она осталась на прежнем месте.
— Теперь понимаю, почему Эв предпочитал ездить ночью, — говорит Шейн. — Думаю, он не сталкивался с подобными придурками.
— Придурки найдутся в любое время суток, — бормочу я.
И тогда все может пойти не так.
— Тебе не странно водить машину? — спрашивает он. — После того, что случилось с Эвереттом.
Не хочу ему отвечать. Не хочу больше с ним разговаривать. Поэтому я снова включаю музыку, сосредоточившись на дороге передо мной.
— Однажды мы с Эвом доехали до озера Онтарио, — через несколько минут говорит Шейн.
Я бросаю на него взгляд, а затем снова перевожу его на шоссе.
— Ваши родители не знали. Думаю, ты тоже. Мы поехали вскоре после того, как он получил права. Просто… сели в машину и тронулись. Думаю, сначала он слегка испугался и растерялся, и не хотел в этом признаваться. Но было жутко весело. Мы смогли увидеть озеро. Перекусили, и сразу же поехали обратно. Мне казалось, что его наругают за то, сколько бензина он истратил, но в итоге все обошлось, — он издает легкий смешок. — Боже, мы творили много несусветной херни, но тогда это казалось чем-то невероятно эпическим, понимаешь?
Эверетт всегда был довольно популярным: спортсмен, красавчик – типичный соседский парень, как в ситкомах по телеку, в которого влюбляются тупые девочки. В основном он старался держаться подальше от неприятностей, и я могу пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда он делал что-то бунтарское – по крайней мере из того, что я знаю – и даже те поступки были типичны для парней его возраста. Но время от времени у него возникала какая-нибудь безумная, спонтанная идея, например, сорваться куда-нибудь, покрасить волосы в темно-бордовый цвет, научиться играть на гитаре, позволить Эддисону Уилкоксу проколоть себе ухо, сделать сальто назад с перил крыльца в детский бассейн, из-за чего он в итоге чуть не попал в отделение неотложной помощи. Словно в какой-то момент ему просто становилось безумно скучно, и прежде чем вы успевали опомниться, Эв уже совершал какую-то сумасбродную хрень. Просто вдруг. Ни с того ни с сего.