— У меня были тысячи лет, чтобы привыкнуть к одиночеству внутри своей головы, — Рафаэль провел внешней стороной ладони по лицу Елены. — Так что другое присутствие немного…приводит в замешательство.
— Теперь ты знаешь, как я себя чувствую, — проговорила он приподняв брови. — Не очень-то приятно осознавать, что внутри не остается ничего личного.
— Я никогда не влезал в твои сокровенные мысли.
— А мне откуда знать, — спросила она, — когда ты столь непринужденно говоришь о способности проникать куда угодно. Как я могу быть уверенной, что если пожелаю поделиться с тобой чем-то, это будет именно мой выбор?
Впервые он ощутил слабый проблеск понимания.
— Этот путь познания друг друга будет намного более медленным.
— Скорость — это ещё не всё, — ответила Елена, теснее сжимая перила.
Рафаэль подумал о ее доверии, когда она рассказывала о своей матери, о ее сострадании, когда она приняла на себя груз его воспоминаний.
— Я буду стараться, Елена.
— Ну, думаю, это лучшее, что я смогу получить от архангела, — слова Елены смягчались удивлённым блеском ее глаз. — Меня не напрягают ментальные разговоры. Поскольку они двухсторонние. А вот слияние — это тот процесс, который я ещё не скоро смогу контролировать.
— Ты уловила мои мысли, пока мы были соединены?
— Вообще-то нет. Я слишком увлеклась полётом…Боже, ну ты мастерски летаешь, Рафаэль, — Елена присвистнула. — Я знаю, что непросто сделать то, что ты вытворял.
Внутри зашевелилась гордость, зародившаяся ещё в сердце юноши, каким он был до Калианны. До Изис. До Дмитрия.
— Хотя я уловила одно имя, — робко произнесла она. — Ты думал о своем отце?
— Да, — ответил Рафаэль, наблюдая, как ветер разметал несколько прядей непокорных светлых волос по лицу Елены, рассматривая ее силуэт на фоне ночного неба, словно усеянного брильянтами, и сделал свой собственный выбор. — Я думал, что во многих смыслах безумие моего отца было гораздо хуже, чем кровавая жажда Урама.
Елена не перебивала, просто подошла и взяла его за руку. Рафаэль переплёл их пальцы, размышляя о фундаментальных изменениях, которые произошли в его жизни с того дня, как он впервые встретил Елену Деверо, Охотницу Гильдии. Она невероятно быстро обосновалась в его сердце, став самой важной частью существования.
— В случае с Урамом, — Совет, хотя и сомневался поначалу, в конце-концов решил, что он должен умереть. — Тогда Рафаэля больше всех тревожила Ли Дзюань…и так оставалось до сих пор. — Ли Дзюань гадала, стоила ли того сила, которою получил Урам, обернувшись порождённым кровью.
Елена задрожала:
— Нужно было показать ей ту комнату, где Урам хранил остатки своих жертв, — даже сейчас желудок Елены взбунтовался от простых воспоминаний. — Там была просто бойня. Одна вонь заставила бы большинство людей убежать, вопя от ужаса.
— Ты забываешь, Елена, — сказал Рафаэль, и его глаза стали почти чёрными. — Ли Дзюань играется с мёртвыми.
«Держи подвеску ровно, Элли».
«Я пытаюсь».
«Ш-ш-ш, мама услышит».
Вдохнув свежий аромат Рафаэля, Елена прогнала мучительный шепот воспоминаний и сосредоточилась на настоящем.
— Почему твой отец был хуже?
Волосы Рафаэля, чернее, чем ночная тьма, которая их окружала, разметал ночной бриз.
— Он не убивал без разбора. Долгое время все думали, что его обуревает жажда власти и новых владений.
— К нему присоединились другие, — догадалась она.
Рафаэль медленно кивнул.
— Он был императором, но хотел стать богом. Когда начались убийства — они носили скрытый характер, даже политический.
Елена потянулась к Рафаэлю и отбросила волосы с его лица, желая прикоснуться к архангелу, который внезапно стал очень отстранённым.
— Что заставило людей поменять своё мнение?
Рафаэль поддался её прикосновениям, хотя выражение его лица осталось грустным и пустым.
— Когда он начал сжигать целые деревни не на своей территории.
Елена вспомнила то, что читала под руководством Джессами.
— Провозглашение войны?
— Мой отец видел это немного в другом свете. Он надеялся, что другие из Совета преклонятся перед ним… тогда он уже возомнил себя богом.
— Сколько тебе было лет, когда он умер?
— Сущая мелочь — несколько десятилетий.
Елена подумала, что он был всего лишь ребенком.
— Это значит… — она затихла, не в силах продолжать.
— Что он уже находился на пути безумия задолго до моего рождения.
Елена обняла себя руками и прижалась к груди Рафаэля, там, где билось его сердце.