Они подъехали к ресторану, и люди тут же облепили «мерседес». Вспышки озарили внутренность машины.
— Господи, — пробормотала Ли, — и никакой охраны.
И в самом деле толпу от дверей оттесняли всего двое здоровяков в клубных пиджаках. Хеймд подозвал их и организовал узкий коридор. Когда Ли ступила на мостовую, послышался то ли свист, то ли крик. Хеймд повел их в ресторан. Появился полицейский и принялся отталкивать напиравших.
— Уберите машину! — крикнул он.
— Мне надо оставаться с мисс Монтаной, приятель. Уберу, когда она окажется внутри.
— Ничего подобного, сэр. Убирайте немедленно! Вы перегородили улицу. За вами хвост до самой Пиккадилли. Не спорь со мной, парень.
— Не отходите от нее, держитесь все время рядом. И не останавливайтесь. А внутри найдите уголок и встаньте перед ней. Здесь настоящий кошмар. Я только отгоню мотор и сразу назад. Поняли? — Хеймд скользнул обратно за руль.
— Хеймд! — завопила Ли, но «мерседес» уже тронулся и в образовавшуюся пустоту тут же хлынула толпа.
— Не напирайте, пропустите, не толкайтесь. — Джон заметил, что полицейскому не больше восемнадцати и держался он совсем не уверенно. — Позвольте! Дайте пройти мисс Ли Монтане. Успеете насмотреться.
Ли прижалась к Джону, уткнулась лицом ему в плечо. От дверей их отделяло всего несколько ярдов, но масса тел оказалась непреодолимой.
— Не пихайтесь! Имейте совесть! — Полицейский чирикал за спиной, как свихнувшаяся птица.
Ли и Джона, словно пьяных стреноженных существ, швыряло из стороны в сторону. Дверь ресторана изрыгнула очередную порцию людей — любопытные вышли наружу взглянуть на звезду. Шлем полицейского съехал на глаза, а потом и вовсе оказался в толпе, обнаружив под собой густые рыжие волосы. Возмущенный юноша вознамерился его подхватить, но шлем, будто черный поплавок, поскакал дальше. Вышибала протиснулся в узкую щель, а когда вытягивал за собой руку, зацепил кулаком фотографа по скуле. Толчок потряс всю толпу и произвел лавинный эффект. Джон повернулся к Ли: ее очки перекосились, рот был разинут, словно она кричала. Ли испугалась, и дрожь ее страха передавалась его телу.
— Ой! Ой! — завопил Джон, но звука не получилось. Толпа наперла и выдавила из груди воздух. Колебательные и вращательные движения потащили их по мостовой к ресторану. Рев людей перекрывало тонкое сопрано — никаких слов, только эффект рвущейся ткани и сыплющейся гальки. Все сильнее, сильнее. Что-то твердое, металлическое ударило в спину. Джон повернул голову и увидел позади такие же головы и разинутые рты — каждый старался устоять, удержаться на плаву в этом бушующем шторме. Выпученные глаза, раздувающиеся ноздри, нити слюны на губах. Небритый подбородок уперся ему в шею. Прямо напротив круглые, бессмысленные акульи зрачки, смеющийся рот, запах пива и блевотины. В следующую секунду незнакомца унесло в водоворот. Джон вспомнил о человеке с ножом — рехнувшемся убийце: «Я знаю, где ты живешь, знаю, что тебе надо». Ли рядом билась, как семга в сети. Голова запрокидывалась, она смотрела на луну. Белая шея изгибалась, вены напрягались. Грубая рука вцепилась ей в волосы, другая ухватила за грудь. Джон перенес центр тяжести на другую ногу, и незнакомые пальцы разжались, будто тонущие ушли ко дну.
Тело толпы сотрясалось и сокращало мускулы. Единый, бьющийся в медленном, беспорядочном эпилептическом приступе организм. Тысячи тянущихся голов, десятки тысяч хватающих и ощупывающих пальцев. Осклизлый и твердый, он колыхался и вопил множеством глоток. Джону показалось, что это все — он. Безумное существо, вырывающее собственные внутренности. Сопротивление возросло, Джон вдохнул, а затем выдохнул.
Наверху, над толпой, лопнуло окно ресторана. Хлынули осколки, и в рваную дыру посыпались люди. Головой вперед, шевеля розовыми губами, выпала бронзовая фигура. Угодила в гидру, поплавала на поверхности и утонула в волнах. Джон почувствовал, как всколыхнулась и взорвалась масса, когда корявые ступни, сплетенные колени и головы исчезли в ртутной жиже. Танцорские па сделались быстрее.
Джона охватила паника. Он пытался найти собственные руки, но ему никак не удавалось. Ударился о чью-то голову и набил полный рот волос. Его словно вынесло в море, и он не чувствовал дна. Внезапно наступил на что-то мягкое, хрупкое. Прямо перед ним с выражением изумления на лице исчезла с поверхности женщина. Услышал звук, как крик чаек вдали: «Ли! Ли! Ли!» И сам почувствовал, что тонет.
Чтобы спастись, надо было бросить Ли. Рука опустилась на чье-то лицо, смяла щеку, пальцы угодили во влажный разинутый рот. Он выпрямился и коснулся ступнями дна. Секунду постоял и слепо ударил в сторону. Кулак, соединенный с рукой и плечом, бил и бил по носам и лбам. Рядом мелькали другие руки, тоже толкали и били. А глотки вопили с изумленной, отчаянной яростью: «Ли! Ли! Ли!» Тычки и удары — только бы оторваться от этого вонючего, немытого кома, дышащего, опасного, сильного, но ничтожного, не сознающего ничего вокруг, безмозглого — от этой трясущейся, похотливой толпы санкюлотов. Джон судорожно вдыхал и отвоевывал пространство в медленном водовороте бездумной, бессмысленной карусели. Пинался, как на футболе, и спотыкался обо что-то внизу. Неотличимый от соседей, анонимная частица в призрачном мареве парящих серых тел, лиц и одичалых глаз, в потном месиве так боящейся себя плоти, что она избивала сама себя.