— Забавно, что ты их вспомнил. Мне так нужна твоя помощь в сцене, когда подруга принцессы Лагуна… Помнишь, такая блондинка с большими титьками.
— У тебя все блондинки и все с большими титьками.
— У этой самые большие. Она что-то вроде подводной Памелы Андерсон. Я подумал было свести ее с дельфинами. Только прикинь: групповуха на скорости в пятьдесят узлов. Прыжки из прибойной волны и соитие с лохматиком на пляжном мотоцикле при помощи длинного гибкого члена из ПВХ.
— Я слышал, будто есть свидетельства того, что дельфинов в самом деле привлекают ныряльщики: они принимают пловцов в прорезиненных костюмах за потенциальных самок. Писали об одном таком особенно ражем из Фалмута, который подныривал под людей и старался бросить им палку. У всех животных, обитающих в тренировочных центрах, появляется соревновательный дух и особенная сексуальность. И вот еще что: в поведении калифорнийских матрон, которые платят бешеные деньги, чтобы поплавать с дельфинами в бассейне и родить там ребенка, явно ощущается эротический подтекст.
Клив вдруг толкнул приятеля в грудь.
— Ей-ей, правда, — продолжал Джон. — Конечно, если воспринимать предмет в символическом плане — тогда все обретает логический смысл. Дельфины, как ты сам пишешь, явно сексуальны. Вода и волны всегда служили метафорой женской эротичности. То же самое касается черного, напоминающего пенис предмета, который режет прибой в брызгах белой, словно сперма, пены.
Клив снова его подтолкнул и прошептал:
— Сзади!
— Что сзади? Вожделеющий меня Флиппер? С этим, кстати, проблема: члены у дельфинов гораздо массивнее, чем у людей, и в них заключены косточки.
Клив смотрел поверх плеча Джона, и его рот изумленно кривился.
— Если женщина в самом деле попытается совокупиться с дельфином, ей грозят ощутимые внутренние повреждения. Не исключено, что фатальные. Но у тебя не женщины, а русалки. Поэтому все как-нибудь устроится.
— Мать твою… обернись…
Джон обернулся. Там стояла она. Посередине магазина, в самом эпицентре тайного обожания. Ли — красивая, потрясающая, непредсказуемая, переменчивая и очень притягательная. Даже в темных очках и с собранными на затылке волосами она казалась незабываемой и узнаваемой. Жизненно важные органы Джона метафорически, аллегорически, символически и фрейдистски превратились в дельфиньи. На секунду его охватил ужас: ему почудилось, что он — это не он. Но он, естественно, ошибался. Ли перехватила его взгляд, подошла и встала совсем рядом. Вот так проявляется близость людей, которым уже приходилось вторгаться в жизненное пространство друг друга.
— Привет, поэт Джон Дарт. — И она поцеловала его киношным поцелуем — неспешным, как в крупном плане: голова склонена набок, губы меж губ. А потом детское, чмокающее: — Ты как?
— Ли, как я рад!
— Рад?
— Извини, это такая неожиданность.
— Но ты правда рад?
— Очень.
— Скучал?
— Да… немного… изрядно. — Джон видел в ее очках отражение собственной идиотской ухмылки. Ли улыбнулась кончиками губ. Что-то пихало Джона в спину, но он не обращал внимания.
— Понимаю, что все это слишком скоропалительно, но не хотел бы ты опять побыть недельку или около того моим приятелем во Франции?
— У меня работа…
Снова шлепок по почкам.
— Я договорюсь. Ну так как? Согласен? Выглядишь неважно. Как обычно, красивый, но бледный и усталый. Нужно побыть на солнце.
— Мне бы очень хотелось…
— Хотелось? Вот и славно. Где твоя шефиня?
— Там.
Между ними втиснулся Клив.
— Я Клив. Мы работаем вместе. Джон и я.
— Привет, Клив. — Ли пожала протянутую руку. — Как ее зовут?
— Миссис Пейшнз.
— Ах да, миссис Пейшнз. Как ты считаешь, Клив, ему следует поехать со мной? Ты бы ведь поехал? — Ли рассмеялась и подошла к кассе. — Здравствуйте, миссис Пейшнз. Вы, возможно, меня не помните. — Она изящным жестом сняла защитные очки.
Столь невероятных вещей на этой неделе в магазине не говорил никто.
— Я Ли Монтана. — Ее лицо осветилось ослепительной улыбкой. — Вы были столь любезны, что взяли в продажу мою книгу. Могу я попросить вас об одолжении? Я хочу позаимствовать у вас Джона. На недельку, от силы дней на десять. Не возражаете? Ну, пожалуйста.
Миссис Пейшнз в недалеком прошлом не только утверждала, что Ли — пустая шлюшонка, чье тело привиделось в развратном угаре юнцу и расписано шрифтом Брайля свихнувшимся на сиськах слепцом из борделя. Она еще клялась, что если ей снова суждено столкнуться с Ли лицом к лицу, она выскажет ей всю правду-матку. И вот она посмотрела ей прямо в глаза и заявила: