— Сколько позволяет карточка.
— Мне нужно пятьдесят фунтов.
— Хорошо, пятьдесят. Два фунта комиссионных.
— О’кей. О’кей, пусть будет сто.
— Хорошо, сто.
Джон вспомнил, что неизвестно, когда придется получать теперь зарплату.
— Подождите… Двести, то есть пятьсот.
— Пятьсот фунтов. Я правильно понял, сэр?
— Да.
Клерк что-то проделал с карточкой, подождал и дал Джону формуляр. Тот расписался.
— Извините, сэр, я не могу это принять.
— Почему?
Клерк улыбнулся и протолкнул карточку через окошко обратно.
— Прошу прощения, сэр. — И снова уставился в телевизор.
Джон взял карточку. Поперек его подписи черным жирным фломастером было написано «Шлюха». Слов не было. Спасибо, Петра. Где теперь придется давать объяснения? Джон повернул к реке. Начинался дождь.
Через час, промокший и продрогший, он ввалился домой. И остановился в теплом холле внизу. Хрипело радио, брюки, как целлофановые, липли к ногам, в ботинках хлюпало, длинные волосы холодили шею. Он взглянул на телефон на подставке. Ничего. Никаких желтых записочек, значит, никаких звонков. Он снял трубку.
— Джон, это ты? — донесся снизу крик Деса. — Ты не спустишься? У меня для тебя кое-что есть.
Джон оставил в покое телефон и начал осторожно спускаться по лестнице в подвал. Там, облокотившись о раковину, курила сигарету Ли, красивая, стильная, сухая.
— Боже, ты похож на дублера после съемок! Чем это ты занимался?
— Ли, ты здесь! Мне надо было давно вернуться. Я тебе звонил. Думал, ты меня избегаешь.
Ли повернулась к Десу.
— Вот так всегда. Никогда не целует при встрече. Давай, поцелуй. Вроде рад меня видеть? Я старалась тебя избегать, но теперь здесь. Дес был очень мил, напоил меня чаем, я совсем размякла, и он рассказал мне свою жизнь. Получится замечательный фильм. Я куплю у вас права. Уэсли Снайпс сыграет вас, а я миссис Комфорт.
— А можно я сам себя сыграю?
— Считайте, что вы в деле. — Ли буквально искрилась легкомыслием. — Как провел денек, Джон?
Он сел и при этом произвел звук, который издает под башмаком лягушка.
— Потерял работу, подруга наставила рога, другая подруга попала с передозировкой в больницу. Я раздавлен, и пришлось возвращаться домой под дождем.
— Теперь понимаешь: сегодня выдался самый несчастный день в моей жизни — мне необходимо было с тобой поговорить.
Они стояли на пороге его конуры.
— Удобств не густо. Как это лучше обозвать: самый минимум раннего спартанства? — Ли присела на край кровати. — Именно такую комнату я представляла, когда воображала, откуда приходят письма. Роковые мальчуганы, предлагающие всякие услуги.
Джон начал стягивать мокрую одежду.
— Извини, я мало развлекаюсь. Здесь все, что мне нужно.
— Ты самый непритязательный из всех моих друзей.
Он стоял, ежился, кукожился и, продрогший и голый, пытался найти что-нибудь чистое, но только не из того, что купила Ли. Джон был зол и напуган скоротечностью, какую при желании способны принимать события жизни. Как она смеет возникать и исчезать из его жизни, оставляя за собой разрушительный след! А потом подсмеиваться, потому что его комната не верх элегантности, не супереврошик.
— Хватит твердить о друзьях. Я тебе не друг. — Джон подпрыгивал, запутавшись в исподнем ногой, задница сотрясалась, как марионеточная колбаса из представления «Панча и Джуди». — Понятия не имею, кто я такой. Аксессуар, дивертисмент. Прежде чем уволить, меня обозвали сутенером. Сутенер! Если сутенер, то — никчемный любитель! Ты взяла меня на курорт, как новую шляпку. И ведь главное, мне никто не выкручивал руки — сам вознесся на вершину блаженства. — Джон отыскал джинсы и старый мешковатый свитер. — Да что там, на вершину блаженства — я был счастлив! Фантастически. Потому что ты — фантастика! Представить не можешь, как я скучал. Как расстроился, когда не смог с тобой поговорить. Как грустил, когда проснулся без тебя. Из всех дерьмовых сегодняшних событий это показалось самым гнусным. При том, что Дороти в больнице. Господи, мне в голову больше ничего не шло. Меня увольняют, а я переживаю, что кинозвезда не подходит к телефону! А с какой стати? Зачем кинозвезде подходить к телефону?
— Джон, утихомирься. Как ты полагаешь, почему я здесь?
— Интересный вопрос. В самом деле, почему?
— Потому же, почему ты наорал на меня.
— Тебя тоже погнали?
— Мне очень жаль, что ты потерял работу.
— Неужели?
— Ну, если честно, то нет. Я не хочу, чтобы мой друг торговал в магазине. Пусть он остается только поэтом.