Ли допила водку, хотя была уже сильно пьяна. Опустилась на пол, легла на спину и задрала к потолку колени. Стакан откатился в сторону. Послюнявила два пальца и начала мастурбировать.
— Ли, пожалуйста…
— Нет, смотри! Как бы это делала Антигона? А она вообще это делала? Твердозадая шлюха. Еще как! Поднималась к себе в спальню, ложилась в холодную узкую постель, трахалась пальцами и думала о суровом старике — своем дядьке. Можешь себе представить: сворачивалась, как дитя, руки между ног, и натирала пуговку? А почему? Потому что хотела того, о чем вожделела втайне, — старого дядю. Чтобы тот поднялся к ней в комнату, шлепнул поперек маленькой, твердой задницы и сказал: «Надо преподать тебе хороший урок. Только не трепись о предначертании. Я — царь, хозяин рока и твоей судьбы. И знаю, что тебе нужно — член подлиннее и мужик погрубее. Угадал, моя маленькая, святее всего долбаного мира Антигона?» Она мечтала, чтобы ее грязный дядя явился, как следует огрел, сцапал за запястья, запрокинул голову — и вперед. «Вот, моя полоумная, что тебе требовалось. Чтобы на тебя наорали. Я здесь царь. Мне никто не запретит!»
Ли терла себя все сильнее, и колени подергивались в стороны.
— Я поняла ее маленький секрет. Эта Антигона запускала побитые пальцы в свое девственное чрево и тешилась чувством вины, потому что воображала злого дядьку. Ха! Да она — просто болтливая шваль из рекламного ролика.
— Ты перепила. — Джон опустился рядом с Ли на колени и отнял ее руку. — Иди в кровать.
Ли не сопротивлялась.
— Я же тебе велела оставаться у стены.
— Ложись.
— Я боюсь. Рок — чушь. Вина и разочарование — вот почему Антигона стала такой стервозой.
— Хорошо, что ты по крайней мере о ней думаешь. — Джон разделся и лег рядом.
— Она здесь? Правда?
— Кто?
— Сам знаешь.
Джон проснулся от того, что услышал, как Ли тошнило. Было шесть часов утра. Она возвратилась в спальню.
— Что мне надеть? Джинсы и майку?
— Да.
Они сидели, молча пили кофе и смотрели на серый рассвет.
— Вот так. — Ли накрыла руку Джона своей ладонью.
— Когда приезжает Хеймд?
— В девять.
— Как ты себя чувствуешь?
Ли пожала плечами.
— Вчера вечером…
— Я напилась.
— Да, немножко… Но говорила правильные вещи.
— Я была пьяная. Ничего не помню. — Она уставилась в чашку. — Знаешь, я отдала бы все, только чтобы этого не делать.
— Тебе не обязательно это делать, если не хочешь. Если в самом деле не хочешь.
— Не хочу.
— Если дело в договоре, я уверен, твои адвокаты сумеют все уладить.
— Нет. Я должна это сделать. Должна через это пройти. Вопрос не об отце, вопрос обо мне. Вспомни боксеров. Казалось бы, заработал все деньги, знаменитее не будет, но опять выходит на ринг. Зачем рисковать, чтобы тебе размозжили мозг, заливать кровью ковер, ставить на карту все? Но боксеры выходят снова. И мне надо на ринг. Хочу рискнуть — понять, где предел славы и звездности. И где обрыв. Мне неведомо, куда я иду и чем кончу. Странная штука — когда обладаешь властью, хочется понять, как далеко способен зайти. Я ясно выражаюсь?
— Не совсем. Это же только пьеса.
— Ты слышал о Ти Геттине?
— Боюсь, что нет.
— А о «Недоучке»?
— Конечно.
— Это он написал. Величайшее шоу на Бродвее начала шестидесятых годов. Фильм заработал миллион, сделал Клару звездой, выиграл несколько премий «Тони» и «Оскаров», а Ти принес состояние и репутацию самого обещающего сценариста своего поколения. Что-то вроде нового Теннеси Уильямса. Пару лет назад я с ним встречалась в Нью-Йорке. Живет в темной квартире на Верхнем Уэст-Сайде с двумя таксами. С тех пор он больше ничего не написал. Сидит у пишущей машинки и стопки чистой бумаги, окруженный афишами и наградами в рамках. Он не сумел. И это не писательский ступор. Это ступор славы. Ти не понял, простирался ли его талант дальше первой пьесы и где его пределы. А теперь знает: его слава — только до привратника. Друзья ему твердят: «О чем речь? Ты написал „Недоучку“. Этого вполне достаточно. Больше, чем большинство людей сделали за всю свою жизнь». Но у него что-то вроде рака. Успех обратился в опухоль, которая пожирает жизнь. Вот почему это надо сделать. Мне необходимо знать.
— Ты великая.
— Ты так думаешь? Правда?
— Правда.
В дверь позвонили.
Ли проверила, на месте ли сумочка, сценарий, жвачка, мазь для смягчения губ, сигареты.
— Я готова. Господи, такое ощущение, что мне двенадцать. Все будет хорошо, я уверена.
— Конечно. Только не опоздай на первую репетицию. Вот возьми яблоко для Стюарта. И позвони.